Судьба человека. С любовью к жизни - [10]

После девятого класса в 1961 году, когда мне исполнилось 16 лет, я получил паспорт, ушел на завод работать слесарем и в вечернюю школу рабочей молодежи. Обычные школы в то время переводили на одиннадцатилетку, я подумал: «Это что, человечество будет ждать год нашей встречи? Я не могу так подвести планету!» Думал, что отмотаю срок на заводе, получу аттестат зрелости и все – за цветами, славой, аплодисментами. Когда я поступал, меня послали везде: «Ты чего, малый? Серьезно, что ли? А с чего ты взял-то?» Но в одном месте послали особенно! В вахтанговском училище. Это был 1963 год, я окончил школу и скорее побежал на консультацию. Пришел, там сидел дядечка, он меня послушал. У меня претензий к нему никаких нет, я был чудовищен. Он написал на бумажке, которую должен был заполнить: «Нет юмора и темперамента. Все».

Я был человек упрямый, после отказа пришел на следующий год. Александр Ширвиндт тогда проводил консультацию со своими студентами и после моего представления подозвал к себе: «Я могу тебя пустить сразу на третий тур, все равно не примут». – «Почему?» – «Ты знаешь, в советском театральном репертуаре для тебя нет ролей. Есть в Москве училище театрального и циркового искусства, сходи туда. Они берут всех, кого никуда не приняли». Я сходил, меня и туда сначала не взяли. А потом через несколько лет Ширвиндт пришел в это училище педагогом и поставил выпускной номер с Ильей Олейниковым, моим самым близким другом на курсе.

В 1969 году было открытие сезона в помещении, где сейчас опять находится храм великомученицы Татьяны, а тогда это был Дом культуры гуманитарных факультетов МГУ, там располагалась эстрадная студия университета под названием «Наш дом», ею руководил Марк Розовский. Я увидел там девушку, ей был 21 год, и спросил: «Кто она?», – мне сказали, что это Злата, помощница режиссера Розовского. А я уже работал в оркестре Утесова, ел красную икру в любых количествах на Дальнем Востоке, у меня было не так много времени на встречи. Но наши отношения потом затянулись на полвека. Кстати, Леонид Осипович Утесов был свидетелем на нашей свадьбе. Он пришел на регистрацию брака, а тетка, сотрудница загса, увидела его и произнесла: «Дорогие молодожены», – в его сторону, и все сказала ему, как будто нас вообще не было. Закончила говорить, побежала к Утесову со словами: «Как вы давно у нас не были!» Обалдевший Леонид Осипович ответил: «Я у вас никогда не был!»

Однажды, в 1970 году, я не мог вылететь из Ташкента в Москву, была нелетная погода, двое суток мы провели в аэропорту. Прошло почти полвека, но я запомнил, как один человек провел со мной и еще несколькими людьми тест. Вопрос был такой: вы оказываетесь около стены, которую нельзя ни обойти, ни перелезть, – что вы будете делать? Я ответил, что вернусь туда, откуда пришел к этой стенке. Потом приехал домой и рассказал этот тест Злате, она сказала: «А я бы стала у этой стены строить дом». Мне объяснили значение наших ответов: «Вы всю жизнь будете возвращаться в свое детство, а она будет всегда искать выходы из положения в конкретной ситуации». Моя жена видит мир так, что у непроходимой стены надо воздвигать удобное жилье. Это гораздо более важный тест, чем способность что-то приготовить, хотя и это замечательное умение у нее есть.

Я никогда не видел своего отца, а может быть, и видел, но не знал об этом. В 80-м году в театре Эстрады мне принесли конверт, в котором лежала фотография. На ней был человек в военной форме, а на обратной стороне надпись: «На этой фотографии вашему отцу столько лет, сколько вам сейчас». Я потом вычислил, что фото сделано было в 1945 году, в конце войны. А конверт прислала жена этого человека. В возрасте 36 лет я получил квартиру в 14-этажной башне на нынешней Якиманке и не знал, что в этом же доме, на шестом этаже, жил мой отец. Это вышло случайно. Узнал в начале 2000-х годов, когда позвонила одна женщина и сказала: «Мне уже много лет, видимо, скоро покину эту бренную землю. Хочу вам сказать, ваш отец страдал всю жизнь. Он не подошел к вам, для него это было очень сложно, потому что жил с вами в одном доме». Я просто ахнул: «Как? В каком доме?» Она рассказала, где и на каком этаже. Я получил данные из Горсправки о том, куда он переехал потом, но не съездил к нему. Отец абсолютно точно знал, что я его сын, он видел свою внучку, Алису, и никогда не подошел к ней. Но я его не осуждаю, не хочу. У каждого в жизни есть своя мотивация, люди не совершают беспричинные поступки. Неважно, что он проявил малодушие или ему что-то помешало, я его не осуждаю. Моя мама не часто приходила меня навещать в этот дом, видимо, они не пересекались, а если и виделись, вполне возможно, он мог не узнать ее. С матерью мы ни разу не обсуждали отца, это было не принято. Я не могу сказать, что у нас с ней были безоблачные отношения. Часто задавал себе вопрос: «Она любит меня или себя во мне?» В разные минуты мне казалось по-всякому. Как могла, она вкладывала в меня жизнь и душу. Еврейская мама – это особое существо. Была даже шутка, что выпущена еврейская Камасутра, на каждой картинке изображена мама, которая дает советы.