Судьба - [40]

Гарретт с ухмылкой пододвигает ко мне бумажные стаканчики.

— Как я уже сказал, ты вывела меня из равновесия.

— Так вот почему в отеле таинственным образом не нашлось для тебя номера? — Я наливаю вино в первый стакан, тогда отдаю ему. — Все это — дешевая уловка, чтобы затащить меня в постель?

Он качает головой, принимая напиток, его глаза пристально смотрят на меня.

— Если я попытаюсь затащить тебя в постель, ты поймешь.

Ну, черт.

Если Гарретт собирается делать подобные заявления, мне нужно быть значительно менее трезвой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Анджела

Разговор с Гарреттом должен отойти от постелей и совместного сна, или эта ночь примет неожиданный оборот. И, несмотря на то, что я определенно хочу сделать этот поворот, будущее бизнеса моей семьи зависит от того, как я буду вести себя сегодня вечером.

Так что, как бы мне ни хотелось прокатиться на нем верхом… Мне нужно взять это дерьмо под контроль.

— Сегодня ты был значительно более раздражительным, чем обычно. Что происходит?

Гарретт проводит рукой по волосам, глубоко вдыхая, затем одним длинным глотком выпивает вино. Глотает, прежде чем снова наполнить чашку.

— Я не был раздражительным. — Я выгибаю бровь, и он испускает долгий вздох. — Сегодня годовщина смерти моей матери.

Его голос низкий, признание дается с трудом. Его поза выглядит побежденной, или смущенной, или, может быть он плохо переносит уязвимость.

— Мне так жаль. — Почти не замечая, я подхожу ближе. Дотянуться до него, но моя рука опускается.

— Не стоит. — Он отворачивается. — Мне было всего девять, когда это случилось, и мой отец снова женился. Моя приемная мама? Она замечательная женщина, которая была действительно хороша для нас… — Он прислоняется к стене, прижимая к себе бумажный стаканчик, и мне кажется, что он декламирует строки. Он так хорошо их отрепетировал, что сам в них верит.

Я мягко улыбаюсь, затем делаю глоток, когда кондиционер у окна оживает.

— Это не делает потерю легче.

Гарретт поднимает взгляд, удивленный моим заявлением.

— Это не так. Но признание этого заставляет меня звучать ужасно. Амелия… Мы так близки, что теперь я зову ее мамой. Она усыновила нас через пару лет после того, как они с папой поженились. Оплакивание моей матери заставляет меня чувствовать себя эгоистичным придурком. Зачем оплакивать эту потерю, когда кто-то такой замечательный занял ее место?

Я здесь не в своей тарелке. С моей головой, погруженной в джин, вино и его, я не знаю, что сказать, чтобы облегчить боль Гаррета, но это не имеет значения. Он едва делает паузу, прежде чем продолжить.

— Иногда я задаюсь вопросом, что бы она подумала обо мне теперь, когда я вырос. Гордилась бы она мной? Понравилось бы ей то, кем я стал? — Слова, кажется, удивляют его, как будто он не хотел пускать их в разговор и хотел бы, чтобы он мог засунуть их обратно в рот.

— Почему бы и нет? Ты успешен. Ты умен.

Ты потрясающе красив, и я продолжаю надеяться, что ты снова назовешь меня хорошей девочкой…

Я долго пила, чтобы проглотить мысль, которую я хотел бы прекратить.

— Моя мать вышла замуж за своего школьного возлюбленного и обожала его до самой смерти. Я помню, она была теплой и открытой и вложила все, что у нее было, в свою семью. Я… иду другим путем. — Гарретт морщится от грохота кондиционера, затем с насмешкой качает головой. — Чертовы дешевые отели.

— И ты думаешь, она не одобрила бы? О твоем ином пути?

— Я не знаю. Это то, что беспокоит меня больше всего. — Он смотрит в свое вино. — Единственное, что у меня есть это воспоминания о ней, и те в лучшем случае поблекли. В худшем случае исчезли.

— Ты хороший парень… когда ты не ведешь себя как осел. Ты близок со своими братом и сестрой. Любая мать гордилась бы своими детьми, пока они счастливы.

— Счастливы. — Челюсти Гарретта сжимаются, и он опрокидывает остатки своего вина, прежде чем снова наполнить наши стаканы. — Я думаю, лучшее, на что я могу надеяться, это что мне «не грустно».

Это странные слова для такого человека, как он. Мужчина с внешностью, умом, деньгами. У него есть семья. Будущее. У него есть гораздо больше, чем у многих людей в этом мире, тот факт, что он не прыгает от радости каждую секунду дня, говорит мне, что он смотрит на вещи неправильно.

Конечно, он будет спорить со мной, если я обращусь к нему по этому поводу, но, возможно, разговор посеет семя в его подсознание. Или, может быть, мы проведем остаток ночи, раздраженные друг другом. В любом случае, это удержит нас от разговоров о сексе, и это похоже на шаг в правильном направлении.

— Счастье — это не пункт назначения. Речь идет о том, чтобы наслаждаться путешествием.

— Это прямо там у тебя? — Гарретт погрозил пальцем и присел на край кровати. Все в нем выглядит дорого. Он излучает качество. Сопоставление с одеялом, похожим на наждачную бумагу, совершенно нелепо. — Это какая-то мотивационная фигня на стене.

— Конечно. Если ты никогда не перестанешь глубоко задумываться о том, как это применить, — отвечаю я со смехом.

— Почему у меня такое чувство, что ты намекаешь на мою поверхностность?

— Я предпочитаю не делать намеков. Оставляет слишком много места для недоразумений. — Я мило улыбаюсь пока он размышляет, не ударила ли я его только что другим подтекстом.