Судьба - [39]

Как инь и янь.

Мужское и женское начало.

Две половинки целого.

Он уравновешивает меня, что так чертовски раздражает, что я не знаю, смеяться или плакать.

Клерк, проверяющая меня, вручает набор карточек-ключей, и мы с Гарреттом идем по коридору, бок о бок, пропитанные неловкостью. Он с ума сходит. Это исходит от него, как волны тепла от тротуара. Я не понимаю. Была проблема, но она решена. И может быть, только может быть, решение в том, что судьба снова присматривает за нами.

Моя карточка-ключ вставляется в замок, и мы протискиваемся в комнату, а затем резко останавливаемся, как только оказываемся внутри. Пространство казалось бы маленьким без него рядом со мной, но теперь, когда энергия Гарретта поглощает кислород, это вызывает настоящую клаустрофобию.

Хуже того, там только одна кровать.

Только одна огромная кровать и мы двое, стоящие там, уставившись на нее, как будто она может укусить.

— К черту этот день. — Гарретт останавливается перед нею с ее дешевым гостиничным одеялом и непривлекательными подушками, руки в карманах, неуверенный, что с собой делать. Проходит несколько неловких секунд, пока он просто стоит там.

— Все в порядке. — Я тяжело сглатываю и вкатываю свой чемодан глубже в комнату. — Я буду спать на полу.

— Черта с два ты это сделаешь. — Гарретт прислоняет свою сумку к стене. — Ты получишь кровать. Я так сказал.

Шаги гремят по коридору с визгливым смехом и девичьими криками, сопровождающими позади.

— В любом случае, мы все равно не выспимся, — заканчивает он, со вздохом сжимая переносицу.

Мой разум немедленно представляет список способов, которыми мы могли бы развлечь себя на одной кровати, не спя. Все они требуют, чтобы мы были больны, и большинство из них заставляют меня звучать, как дети в коридоре. Вопли. Визжание. Мой хриплый голос поднимается к моему горлу…

— Все, о чем я могу думать, это то, что я хочу сделать с тобой в этой постели. — В глазах Гарретта плывет что-то темное. Что-то нуждающееся. — Это все, о чем я мог думать с момента нашего телефонного звонка.

Ты только посмотри на это. Мы думаем об одном и том же.

И это требует экстренной тактики.

— Вау. Хорошо. Мы собираемся говорить об этом. — Я прохожу мимо него, чтобы сесть на стул рядом с окном с плотными шторами. — Послушай, Гарретт. Что бы ни происходило между нами, ты прав. Я не из тех женщин, которые хотят отвлечься. Я чувствую, что важно, чтобы я высказала это до того, как все станет сложнее, чем есть на самом деле.

— Прости. Прости. — Он поднимает руки, затем прижимает одну ко рту. — Ты меня сбиваешь с толку, мисс Хаттон.

— То же самое, мистер Купер.

Должен быть способ снять напряжение, потому что он просто стоит там, а я просто сижу здесь. Как это вообще реально? Я ерзаю на стуле и прочищаю горло.

— Что бы ты делал прямо сейчас, если бы тебя не было здесь со мной?

— Я бы, наверное, забрался в постель, включил телевизор и пожалел, что не догадался захватить с собой бутылку виски.

— Ага! Великие умы! — Я встаю и пересекаю комнату, ощущая каждый дюйм тела Гарретта, когда прохожу мимо.

Желание броситься в его объятия настолько сильно, что я сжимаю руки вместе, пока не освобождаюсь.

— Это не виски, но… — Я роюсь в своем чемодане и достаю бутылку вина. — Не хочешь выпить? Мы можем сесть. Говорить. И если нам не о чем будет говорить, мы включим телевизор.

Гаррет хмыкает, скрещивая руки на груди и размышляя.

— Звучит достаточно безобидно.

Я ничего не могу с собой поделать.

Я смеюсь ему в лицо, что вызывает у него насмешливую улыбку.

Он физически стирает это выражение.

— И это смешно, потому что…?

— Потому что последнее слово, которое я бы использовал, чтобы описать тебя, это безобидный.

Я достаю открывалку и иду заняться вином, пока он снимает защитную пленку с бумажных стаканчиков рядом с кофейником и ставит их на комод.

— Покажи мне вред, который я причинил тебе, — говорит Гарретт таким напыщенным, снисходительным тоном, совершенно не подозревающим о своих действиях, что мои брови взлетают до линии роста волос.

— Ты хочешь, чтобы я объяснила свое смущение, когда я пришла на встречу со своим отцом и дядей, только для того, чтобы найти парня, которого я по пьяни обругала прошлой ночью?

Он складывает руки на груди и выглядит невозмутимым.

— Это не совсем моя вина.

— Что, если я скажу, что парень абсолютно точно знал, кто я, и решил держать это при себе? Или, может быть, я должна подчеркнуть время, когда я пригласила указанного парня выпить, чтобы извиниться за такое поведение, и он поцеловал меня. Как гром среди ясного неба. Без причины. Или как насчет той ночи, когда он позвонил и сказал мне раздеться…

— Хорошо, хорошо. — Руки вверх. Губы плотно сжаты. — Я понял, в чем дело. Я не безобиден.

— Мы даже не дошли до того эмоционального удара, который ты мне нанес, — говорю я, тряся головой. голова. — Сначала ты ненавидишь меня. Потом мы друзья. Тогда ты флиртуешь. Потом это всего лишь бизнес. Затем, после этого, ты… ты стоишь перед этой кроватью и говоришь мне, что хочешь… делать со мной в ней что-нибудь.

Великолепно. И теперь я говорю так, как будто мне снова двенадцать. Что случилось с сильными женщинами, не испытывающими вожделения после неудачных матчей?