Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [34]

Колчак отказался. Он считал, что ему, как действующему офицеру, неприлично связываться с таким проектом. В любом случае за ним не было армии и он был новичком в сибирской политике. В тот же день он заявил Совету министров, что намеревается подать в отставку с поста военного министра, как только Болдырев вернется в Омск. Затем он либо отправится на фронт, либо посвятит всего себя Морскому министерству.

Двумя неделями ранее один из членов Директории написал своим коллегам-социал-революционерам в Екатеринбург: «Каждое утро мы сидим и ждем, что придут нас арестовывать». В ночь с 17 на 18 ноября их предчувствия оправдались. Авксентьев, автор письма, и Зензинов, второй представитель социал-революционеров в Директории, с пятью другими членами их партии находились в квартире заместителя министра внутренних дел Роговского, также социал-революционера. Как у всех министров в те неспокойные времена, у Роговского была охрана, но это не помешало казакам атамана Красильникова, смутьяна несколько меньшего калибра, чем Семенов, ворваться в его дом. Казаки арестовали Авксентьева, Зензинова, Роговского, еще одного гостя и сопроводили их в штаб-квартиру Красильникова, разместившуюся в Сельскохозяйственном институте на окраине Омска.

Члены правительства узнали о похищении ранним утром 18 ноября, но о судьбе похищенных ничего известно не было. На шесть часов утра назначили внеочередное заседание. Генералы и политики в полной темноте пробирались к большому дому рядом с кафедральным собором, который при царизме был резиденцией губернатора. Для общего отношения к Директории, господствовавшего в Омске, характерно то, что ни один из собравшихся министров не предложил предпринять никаких штрафных санкций против Красильникова и его казаков. «Одни предложили, – вспоминал Колчак, – считать факт ареста ничего не означающим, тем более что три члена Директории, большинство, остается… Второе мнение было таково, что Директория после того, что случилось, остаться у власти не может… Раз члены правительства подверглись аресту и не могли этому противодействовать <…> они должны сложить с себя полномочия. Раз они арестованы, то тем самым они перестают быть властью».

Невозможно было бы более ясно сформулировать свою позицию: фактические правители Омска, по сути, объявили, что считают своих официальных правителей расходным материалом, не представляющим ценности. Один из трех уцелевших членов Директории подал в отставку и покинул здание. Теперь Директорию, состоявшую из пяти человек, – а Болдырев отсутствовал, – представлял на заседании лишь один из ее членов, достойный адвокат П.В. Вологодский. В последовавшей дискуссии никто не прислушивался к его претензиям на верховную власть.

Ликвидация Директории хотя и казалась популярной мерой, едва ли была конструктивной. После двух часов разговоров министры поняли, что время не терпит. В Омске еще царило спокойствие, но министрам доложили, что казаки находятся в полной боевой готовности, улицы патрулируются бдительными казачьими разъездами. Невозможно было предсказать, как проснувшийся город отреагирует на неизбежные слухи. «Поднялся вопрос о том, – вспоминал Колчак, – что если такое неопределенное положение продолжится, то можно ожидать каких-нибудь крупных и серьезных событий».

В этот момент кто-то заявил, что единственно верным решением является военная диктатура. Предложение было принято практически единогласно, и тут же выяснилось, что большинство присутствующих считает Колчака единственным подходящим кандидатом. Сам адмирал поддержал кандидатуру Болдырева, который и на германском фронте командовал армией и теперь как главнокомандующий пользуется доверием войск, и с политической точки зрения к нему нет серьезных претензий. Про себя же Колчак сказал, что он, мол, новичок в Сибири и армии, как командир неизвестен. Следовательно, Болдырев – более надежный выбор.

Колчак не был лицемером, и нет причин подвергать сомнению искренность его доводов, хотя они основывались не столько на вере в Болдырева, сколько на собственном нежелании занять предложенный пост. В письме жене, написанном вскоре после того совещания, Колчак говорил о пугающем бремени верховной власти и о себе как о воине, не желающем решать проблемы государственного управления.

Когда Колчак закончил свою речь, председательствующий на совещании Вологодский сказал, что мнение Колчака будет принято во внимание, и предложил адмиралу, во избежание неловкости, покинуть зал на время обсуждения столь близко касающегося его вопроса. Колчак покинул зал заседаний и довольно долго просидел в кабинете Вологодского. В конце концов к нему пришли и объявили, что Совет министров решил перейти в подчинение верховного правителя и предложить этот высокий пост Колчаку. Колчак вернулся на заседание, и Вологодский зачитал эти решения официально. Колчак, по его словам, «увидел, что разговаривать не о чем, и дал согласие».

Позже в тот же день он подписал следующий декрет:

1. Сего числа постановлением Совета министров Всероссийского правительства я назначен верховным правителем.

2. Сего числа я вступил в Верховное командование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России.