Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [22]

Первая беседа Колчака с ним сложилась не очень удачно. Адмирал разъяснил свои планы по расширению и координации небольших русских военных отрядов в зоне железной дороги и попросил помочь в их вооружении. Накадзима скептически оценивал шансы Колчака на успех, но согласился предоставить некоторое количество пулеметов и другого вооружения. Затем, к удивлению Колчака, японец спросил: «Какую компенсацию вы можете предложить?» Колчак заявил, что не уполномочен вести переговоры, однако оружие наверняка будет оплачено Китайско-Восточной железной дорогой. Накадзима ответил, что «денежный вопрос его вовсе не интересует», подразумевая, что его хозяева заинтересованы в неких политических уступках. Затем был поднят вопрос – не совсем уместно – о возможности направления всей японской помощи независимым русским отрядам через центральную организацию. Реакция Накадзимы на это разумное предложение не отмечена в протоколе, но вряд ли она была благоприятной. Перед расставанием генерал спросил Колчака, собирается ли тот встретиться с Семеновым, и адмирал ответил утвердительно.

Второй незначительный поход Семенова в Забайкалье закончился неудачей. Семенова оттеснили за границу, но ему удалось сохранить штаб-квартиру в Манчули. В это захудалое местечко 15 мая и прибыл специальным поездом Колчак на первую и последнюю встречу с человеком, впоследствии оказавшим пагубное влияние на его судьбу. Колчак или кто-то из его штаба предупредил о приезде телеграммой, по слухам, неудачно сформулированной. Белые русские лидеры склонны были легко обижаться, и на платформе встречающих не оказалось.

Манчули представлял собой железнодорожную станцию, расположенную в центре широкой голой равнины, и маленького китайского городка, за стенами которого теснились монгольские юрты. В таком жалком месте Семенов, естественно, не мог достойно встретить гостя, и его невежливость была демонстративной, тем более что сам он (как вскоре выяснилось) находился в своем личном вагоне недалеко от поезда Колчака. Здесь после тщетного, оскорбительного ожидания, проглотив обиду, и нашел его адмирал.

Колчак, согласно собственной версии этой встречи, вел себя разумно и ссориться не желал. Он сказал Семенову, что приехал не как начальник, а дабы выяснить, в какой материальной помощи нуждается войско атамана; в его обязанности входит координация подобных вопросов в зоне Китайско-Восточной железной дороги, а потому он привез с собой 300 тысяч рублей от управления дороги.

Колчак, вспыльчивый по натуре, имел серьезные причины для гнева; вряд ли он вел себя так смиренно, как ему казалось. Однако в любом случае, как бы тактично ни был предложен мир, вряд ли его могли принять. Уж Накадзима позаботился об этом заранее. Семенов ответил уклончиво: он, мол, ни в чем не нуждается, все необходимое получает от Японии, просить ему нечего, и никаких пожеланий и просьб у него нет. «Тогда я убедился, – вспоминал Колчак, – что, в сущности, разговаривать не о чем». На самом деле адмирал сказал Семенову, что снимает с себя всякую ответственность, и они расстались в наихудших отношениях.

За этой бесполезной встречей через несколько дней последовала беседа с Накадзимой в Харбине, во время которой Колчак потерял самообладание («Я бываю очень сдержан, но в некоторых случаях я взрываюсь»). К тому времени адмирал уже не пользовался влиянием в Маньчжурии. Более хитрый человек мог бы чего-то достичь, подыгрывая японцам, обменивая пустые обещания на оружие и деньги. Харбин был набит русскими, с некоторым успехом делавшими это в небольших масштабах. Однако хитрость даже ради благой цели никогда не была свойственна Колчаку. «Знаете, – позже, тем же летом, объяснял ему русский посол в Японии, – вы поставили себя с самого начала в слишком независимое положение от Японии, и они поняли это. Вы позволяете себе разговаривать с ними слишком независимым тоном… Они себе составили мнение о вас как о своем враге». Можно не сомневаться, прямолинейность Колчака раздражала японцев, он демонстративно злил их гораздо больше разумного, однако говорить, что он лишил себя шансов на помощь японцев своим поведением, было бы заблуждением, так как у него никогда не было ни шанса. В японском плане развития событий честный человек был не уместнее лисы в курятнике.

Пару месяцев Колчак изо всех сил боролся с недисциплинированностью и интригами, которые и при поддержке японцев, и без нее мешали всем его попыткам объединить русские вооруженные силы в зоне железной дороги. В конце концов он осознал, что, пока японцы настроены против него, все его усилия тщетны, и в начале июля передал командование и отправился в Токио, лелея слабую надежду заставить японский Генеральный штаб прислушаться к голосу разума.

Колчака любезно приняли в Генеральном штабе, выслушали его вежливые «вопросы ребром», но не придумали ничего более конструктивного, чем предложить Колчаку пока отдохнуть в Японии («у нас здесь есть хорошие места»). Ему, мол, сообщат, когда придет время для его возвращения на материк.

Колчак понял, что ничего здесь не добьется. Он страдал от перенапряжения, чувствовал себя неважно, а потому принял предложение Генштаба. Послав Хорвату по телеграфу отчет о беседе, он поселился в гостинице.