Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [20]

Во всей Северной Маньчжурии реальной властью обладали только японцы. Они контролировали поступление оружия и боеприпасов. У них было полно денег и готовность передавать их своим протеже без формальностей, что очень устраивало получателей. (Уже в иные времена, в 1927 году, разразился крупный политический скандал, вызванный – в разгар волнений в японском парламенте – обвинениями в неправильном использовании секретных военных фондов во время интервенции. Обвинения, в которых упоминалось 500 миллионов иен, что приблизительно составляло 50 миллионов фунтов стерлингов, так и не были опровергнуты.) Японская марионетка Семенов расположился на одном конце Китайско-Восточной железной дороги, на другом – в местечке под названием Пограничная – утвердился есаул Калмыков, фигура менее значительная, но в некоторых отношениях еще более отталкивающий бандит, чем Семенов, и еще более зависящий от своих японских покровителей.

Гораздо важнее всего этого надувательства было то, что в середине мая Япония заключила с Китаем тайное военное соглашение, обеспечивавшее сотрудничество между вооруженными силами обоих государств в том случае, если «враг» станет угрожать либо их территориям, либо «всеобщему миру и спокойствию на Дальнем Востоке». Поскольку враг не был идентифицирован, географические границы Дальнего Востока не определены и не растолковывалось, в чем же могла состоять угроза всеобщему миру и спокойствию, соглашение, по существу, давало Японии право размещать свои войска на территории Китая под любым предлогом всякий раз, как у нее возникало желание.

Таким образом, задолго до того, как во Владивостоке сошел на берег первый японский солдат, Япония создала на континенте очаг влияния, который – и до и после начала интервенции – предоставлял ей большие возможности для плетения интриг, что и было главным в ее континентальной политике.

Из всех участвовавших в интервенции стран Япония на протяжении всего того периода была самой реалистичной. Ее правительство не имело единого мнения по вопросу вооруженного вмешательства во внутренние дела России, сие вмешательство ни в какой мере не поддерживал народ, и о нем некоторое время запрещено было упоминать в газетах. Однако ее политика была жесткой и последовательной, стратегия – продуманной и осторожной.

Япония объявила – отчасти обоснованно – о своем «особом положении» в Сибири. У нее были там экономические интересы, вполне законные, и политические, которые таковыми не являлись. Кроме того, огромное значение для Японии, безусловно, имело то, кто контролировал Владивосток. Она имела веские причины и необходимые ресурсы для независимой от других стран интервенции. Искушение «сделать это в одиночку» постоянно усиливалось призывами из Лондона и Парижа. (11 мая сэр Генри Уилсон, начальник британского Генерального штаба, отметил в своем дневнике: «С военной точки зрения японская армия не могла вторгнуться в Сибирь слишком быстро и не могла продвинуться слишком далеко… Я всегда убеждал в этом мое правительство и надеялся, что и японский Генеральный штаб убеждает в том же свое правительство».)

Однако Япония не сдавала позиций: она войдет в Сибирь только при поддержке американцев. Эта сдержанность окупилась с лихвой. Когда США решили спасать чехов, президент в своей Памятной записке предусмотрел тесное сотрудничество американских войск с «небольшим военным соединением вроде (нашего) собственного из Японии». Правда, эту часть плана не позаботились заранее согласовать с японцами. Таким образом, страны поменялись ролями. До сих пор японская экспедиция нуждалась в американской поддержке, теперь же совсем наоборот. Более того, американцы уже связали себя обязательствами. По моральным причинам они не могли отказаться от своего благородного предприятия, по военным – не могли осуществить его без японцев. Как указывает Кеннан, «понимал это президент Вильсон или нет, но японцы загнали его в угол».

Япония продолжала к своей выгоде использовать американский проект в его первоначальном виде. Заявление японского правительства – аналогичное Памятной записке Вильсона, но опубликованное двумя неделями позже, – по сути, приглашало к сотрудничеству другие страны-союзницы, кои Вильсон надеялся исключить. Японцы отказались ограничить численность своих войск 7 тысячами, то есть численностью американского контингента, – решили для начала выделить дивизию (около 12 тысяч человек) и сохранить право при необходимости послать пополнение, причем общее число никак не ограничивалось и в конце концов возросло до 72 тысяч и более, чем в десять раз превысило ожидания американцев, или то, чего они могли бы ожидать, если бы воспользовались своим правом на какие-либо ограничения.

Хотя Япония и ввела в бой силу, которая вкупе с чехословаками оказалась во много раз больше всех других союзных контингентов, вместе взятых, она ограничила операции сферой своих непосредственных интересов. Япония всегда заявляла, что ее войска не продвинутся дальше Иркутска, они и не продвинулись. Очистив от большевиков Амурскую железную дорогу, японцы успокоились и перешли в основном к гарнизонной службе. В интересах международной безопасности они посылали летучие отряды на борьбу с партизанами, но никогда не воевали на фронте с регулярными войсками Красной армии. Японцы были единственной ударной группой, посланной Антантой в Сибирь, однако так никогда и не нанесли удара.