Суд скорый... И жизнью, и смертью - [128]

Шрифт
Интервал

На площади перед зданием Совета, у подножия памятника Скобелеву, билось на ветру рыжее пламя костра, толпились сутулящиеся от холода люди. Отблески огня вырывали из тьмы занесенную над костром генеральскую шашку — она то вспыхивала, то гасла, словно неподвижная молния рассекала ночь. «Вот она, символика дня», — подумал Григорий, вспомнив Корнилова, грозившего революционному Питеру «политикой крови и железа».

Протирая залепленные снегом очки, он подошел к костру. Люди, стоявшие у огня, расступились.

— Никак, Григорий Александрович? — спросил кто-то глуховатым баском.

— Он самый, — улыбнулся Григорий, надевая очки. — А вы откуда, товарищи?

— Из Замоскворечья. Наш «лунный профессор» Штернберг тревожится: как бы юнкерье на Совет не навалилось. Послал охранять. Это правда про Калугу?

— Правда, — кивнул Григорий.

— Вот то-то и оно. Потом поздно будет кулаками махать… Закуришь, Александрыч?

— Спасибо.

И Григорий задумался, восстанавливая в памяти недавний разговор с «лунным профессором» — так прозвали рабочие известного ученого, профессора Штернберга, читавшего в Московском университете курс сферической астрономии. Это был веселый, добродушный здоровяк с детски голубыми глазами и пышно седой шевелюрой.

«Бесстрашный вы народ — революционеры», — сказал он Григорию, рассматривая его с мягкой улыбкой. «Почему же «вы», Павел Карлович? — засмеялся Григорий. — А кто в пятом году хранил у себя в обсерватории оружие восставших? Кто сейчас составил подробнейшую карту Москвы для руководителей восстаний?» — «Хранил, составил, — совсем молодо засмеялся и Штернберг. — Но все же, юный друг, мое дело — небо!» — «А землю — рябушинским и родзянко?» — «Ну уж нет! Дудки! Кстати, вы обратили внимание в «Утре России» на выступление Родзянко? Нет? Ну как же, весьма любопытно! Сей деятель предлагает уступить Питер немцам и радуется, что при этом погибнут Советы. Каков гусь? А?»

Несмотря на поздний час, во всех комнатах и коридорах Совета толпились люди, звучали возбужденные голоса. В распахнутой настежь двери меньшевистской фракции мелькнуло резко очерченное лицо Исува, сгорбившаяся над столом тучная фигура Кибрика. Кто-то, зло блестя воспаленными глазами и бормоча неразборчивые ругательства, без конца крутил ручку телефона: связи с Петроградом не было.

Стараясь не обращать внимания на острое покалывание в груди, Григорий вскарабкался по винтовой лестнице на третий этаж, прошел в комнату большевистской фракции.

Здесь тоже было людно и шумно. За столиком рядом со Смидовичем сидела, облокотись на руку, Ольга Варенцова, — серое, усталое лицо, внимательный взгляд лучистых, не по годам молодых глаз. Держась обеими руками за спинку стула, стоял за ней со всклокоченной, как всегда, бородкой Скворцов-Степанов. Тут же были Землячка, Владимирский, Пятницкий.

Григорий на мгновение задержался в дверях — после осенней свежести улиц дышать здесь было тяжело. В папиросном дыму белело худое лицо депутата динамовцев Кости Уханова. Рядом с ним привалился плечом к стене Иван Русаков.

Все бывшие в комнате смотрели на Алексея Ведерникова — начальника Красной Гвардии Москвы, — он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, сунув левую руку в карман потертой кожаной куртки и размахивая правой. Всегда спокойный и сдержанный, он показался Григорию необычайно возбужденным и встревоженным.

— Но ведь Владимир Ильич предупреждал, что и Москва может начать, не обязательно Питер, — с силой и страстью повторял Ведерников. — Нам нельзя ждать. Выступив, мы поможем Питеру, если там восстание началось. Надо отправляться по районам, надо, по примеру Питера, создавать военно-революционные комитеты.

И сразу зашумели, перебивая друг друга. Все знали, как нетерпеливо повсюду ждут начала восстания. Уха-нов говорил, что, если бы нашлось оружие, динамовцы выступили бы, не ожидая приказа, так велика ненависть к десяти министрам-капиталистам, так опостылела народу война и голодуха. Громадный, широкоплечий Мостовенко в распахнутой шинели рассказывал о том, что слесари и литейщики Гужона каждый день являются к нему в Рогожскую районную думу и требуют оружия.

Покручивая длинный ус, Скворцов-Степанов вышел вперед и поднял руку.

— Ведерников, мне кажется, прав, — сказал он, дождавшись тишины. — Ленин зовет нас к восстанию, считая формальностью открытие съезда Советов. Он же писал, что в Москве победа обеспечена, а в Питере можно выждать. Правительству нет спасения, оно сдастся. — Скворцов-Степанов вопросительно глянул на сидевшего рядом с Варенцовой Смидовича. — Правильно я передаю мысль Владимира Ильича, Петр Гермогенович?

— Абсолютно! — кивнул Смидович. — А пока, я полагаю, надо всемерно укреплять живую связь с районами, с крупнейшими предприятиями города. Вряд ли полезны стихийные выступления, они только дадут Рябцеву повод для провокаций. Товарищи, кто в Московский комитет? Пошли!

В просторном номере гостиницы «Дрезден» на втором этаже в тот вечер собрались почти все члены комитета: ждали вестей из Питера. Но телефон молчал, действовала одна линия связи: через Викжель[5], а он передавал только телеграммы Рябцева и Ставки.


Еще от автора Арсений Иванович Рутько
Последний день жизни

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери».


И жизнью, и смертью

Жизнь, отданная революции, установлению справедливости на земле, — какой материал может быть привлекательнее для художника слова? Оглядываясь на собственную юность, я с чувством огромной благодарности вспоминаю книги, на которых училось мужеству мое поколение, — «Овод», «Спартак», романы Николая Островского. Вершиной моих собственных литературных устремлений было желание написать книгу о революционере, человеке бесстрашном, бескорыстном и сильном, отдавшем всю свою жизнь борьбе за справедливое переустройство мира.


Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель

Повесть «Ничего для себя» рассказывает об активной деятельнице Парижской Коммуны Луизе Мишель.


Суд скорый

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пашкины колокола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Дневник Дейзи Доули

Что может быть хуже, чем быть 39-летней одинокой женщиной? Это быть 39-летней РАЗВЕДЕННОЙ женщиной… Настоящая фанатка постоянного личного роста, рассчитывающая всегда только на себя, Дейзи Доули… разводится! Брак, который был спасением от тоски любовных переживаний, от контактов с надоевшими друзьями-неудачниками, от одиноких субботних ночей, внезапно лопнул. Добро пожаловать, Дейзи, в Мир ожидания и обретения новой любви! Книга Анны Пастернак — блистательное продолжение популярнейших «Дневник Бриджит Джонс» и «Секс в большом городе».


Кошачий король Гаваны

Знакомьтесь, Рик Гутьеррес по прозвищу Кошачий король. У него есть свой канал на youtube, где он выкладывает смешные видео с котиками. В день шестнадцатилетия Рика бросает девушка, и он вдруг понимает, что в реальной жизни он вовсе не король, а самый обыкновенный парень, который не любит покидать свою комнату и обожает сериалы и видеоигры. Рик решает во что бы то ни стало изменить свою жизнь и записывается на уроки сальсы. Где встречает очаровательную пуэрториканку Ану и влюбляется по уши. Рик приглашает ее отправиться на Кубу, чтобы поучиться танцевать сальсу и поучаствовать в конкурсе.


Каллиграфия страсти

Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.


Другой барабанщик

Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.


МашКино

Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.


Сон Геродота

Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.


Шарло Бантар

Повесть «Шарло Бантар» рассказывает о людях Коммуны, о тех, кто беззаветно боролся за её создание, кто отдал за неё жизнь.В центре повествования необычайная судьба Шарло Бантара, по прозвищу Кри-Кри, подростка из кафе «Весёлый сверчок» и его друзей — Мари и Гастона, которые наравне со взрослыми защищали Парижскую коммуну.Читатель узнает, как находчивость Кри-Кри помогла разоблачить таинственного «человека с блокнотом» и его сообщника, прокравшихся в ряды коммунаров; как «господин Маркс» прислал человека с красной гвоздикой и как удалось спасти жизнь депутата Жозефа Бантара, а также о многих других деятелях Коммуны, имена которых не забыла и не забудет история.


Рассказы о Кирове

Сборник воспоминаний соратников, друзей и родных о Сергее Мироновиче Кирове, выдающемся деятеле Коммунистической партии Советского государства.


Апрель

Повесть «Апрель» посвящена героической судьбе старшего брата В. И. Ленина Александра Ульянова. В мрачную эпоху реакции восьмидесятых годов прошлого столетия Александр Ульянов вместе с товарищами по революционной группе пытался убийством царя всколыхнуть общественную атмосферу России. В повести рассказывается о том, как у юноши-революционера и его товарищей созревает план покушения на самодержца, в чем величие и трагизм этого решения.


Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

В книгу Антонины Георгиевны Голубевой вошли две повести: «Мальчик из Уржума» и «Клаша Сапожкова». Первая рассказывает о детстве замечательного большевика-ленинца С. М. Кирова, во второй повести действие происходит в дни Октябрьской революции в Москве.