Суд скорый... И жизнью, и смертью
«Суд скорый…» — повесть о трагической судьбе рабочего большевика Якутова, который в 1905 году возглавил восстание уфимских железнодорожников. «И жизнью, и смертью» — повесть о революционере, бескорыстном и сильном, отдавшем свою жизнь за счастье народа. Прообразом этого героя послужил большевик Г. А. Усиевич, который в Октябре 1917 г. был одним из руководителей вооруженного восстания в Москве.
| Жанр: | Современная проза |
| Серия: | Историко-Революционная библиотека |
| Всего страниц: | 146 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1974 |
| Формат: | Полный |
Суд скорый... И жизнью, и смертью читать онлайн бесплатно
Рис. И. Ильинского
© Иллюстрации с изменениями.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1974 г.
Писатель Арсений Иванович Рутько известен читателю как автор нескольких детских книг об Октябрьской революции и гражданской войне. Это повести «Голубиные годы», «Пленительная звезда», «Тебе мое сердце», «У зеленой колыбели». Во всех этих произведениях писателя привлекает героическая тема. Внимание и любовь автора отданы людям, посвятившим свою жизнь революции.
В книгах «Суд скорый…», «И жизнью, и смертью» А. И. Рутько остается верен своей излюбленной теме. В повести «Суд скорый…» он рассказывает о трагической судьбе рабочего-большевика И. С. Якутова, который в 1905 году возглавил восстание уфимских железнодорожников. Повесть «И жизнью, и смертью» — о революционере, бескорыстном и сильном, отдавшем свою жизнь за счастье народа. Прообразом этого героя послужил большевик Г. А. Усиевич, который в Октябре 1917 года в Москве был одним из руководителей вооруженного восстания.
Суд скорый…
Повесть
1. «СРЕДНЕВЕКОВОЕ СУДИЛИЩЕ!»
Внезапно погас свет.
Какие-то доли секунды нити угольных лампочек в люстре под невысоким потолком еще красновато светились, потом погасли. И сразу в тревожной тьме возник строгий четырехугольник окна, пересеченного толстыми прутьями решетки. За ними — призрачные, снежно-синие сумерки.
В наступившем мраке члены суда и прокурор словно по команде вскочили, судорожно ощупывая карманы. Рванулся, зазвенев наручниками, сидевший в нескольких шагах от судей Якутов. Звякнула упавшая из рук конвойного шашка — заскрежетала о камень сталь. Кто-то угрожающе захрипел: «Но-но, балуй!», послышались сопенье и шум борьбы.
Но по тюремному коридору уже грохотали подкованные каблуки, перекликались испуганные голоса. В распахнутую дверь канцелярии вбегали тюремщики, неся перед собой зажженные керосиновые лампы.
Стоя у своего кресла за столом, исполнявший обязанности председателя суда расслабленно освободил из кармана правую руку. Ладонь противно запотела, и он брезгливо вытер ее батистовым платком.
И, только спрятав платок, покосился на подсудимых, прижатых конвоирами к стене. Потом болезненно поморщился: не выносил запах керосина. Это сулило головную боль, обессиливающие приступы тошноты, слабость и болезненную раздражительность.
Иван Илларионович сердито махнул рукой помощнику начальника тюрьмы:
— Свечи! Свечи!
И когда через несколько тягостных минут перед каждым членом суда, перед прокурором и по обе стороны подсудимых были зажжены белые стеариновые свечи, председатель облегченно перевел дух.
Но несмотря на то что лампы унесли, керосиновый смрад плотно наполнял помещение — угрюмую квадратную комнату с серыми, безрадостными стенами. На одной из стен, над столом суда, составленным из нескольких столов и накрытым зеленым сукном, висел портрет царя.
Якутов сидел ближе других подсудимых к столу суда, стиснутый с обеих сторон конвоирами: его считали наиболее опасным преступником.
Председатель всматривался в его лицо с провалами на висках, с распухшими, разбитыми губами и горящими, глубоко запавшими глазами.
Необычная обстановка суда мешала председателю сосредоточиться на подробностях дела, нарушала привычную обстановку суда, к какой он привык за тридцать лет своей судейской практики. Последние два года из высших государственных соображений приходилось судить прямо в тюрьме, в одной из комнат тюремной канцелярии. Сейчас пришлось судить тоже в тюрьме, потому что Уфа, как и два года назад, в декабре 1905 года, была готова взорваться бунтом, восстанием.
Пляшущие тени, отбрасываемые свечами на стены и потолок, уродовали и смещали, переносили в какое-то иное измерение привычные вещи. Это лишало покоя и уверенности.
Что-то смутно шевельнулось в памяти, когда председатель, пытаясь взять себя в руки, еще раз оглядел комнату. Но он не успел додумать мелькнувшую в глубине сознания мысль: сидевший у стены напротив арестант громко и с отчетливо слышимой усмешкой сказал:
— Средневековое судилище!
В памяти председателя смутной чередой пронеслись виденные около десяти лет назад в Мадриде картины и рисунки Гойи, полные боли, ужаса и, пожалуй, ненависти. Одна из работ, кажется, так и называлась: «Заседание трибунала инквизиции». Сейчас невозможно вспомнить, были ли там нарисованы свечи, но сама обстановка суда действительно повторяла что-то из Гойи.
Но откуда этому сиволапому, не то машинисту паровоза, не то слесарю, знать хотя бы по репродукциям Гойю? И откуда у него этот пренебрежительный тон по отношению к суду, убежденность в собственной правоте, отсутствие страха перед смертью?
По долгу своей деятельности председатель знал, что только в прошлом году в России повешено и расстреляно за преступления против самодержавия и существующего правопорядка около двух с половиной тысяч таких вот Якутовых, — должны бы, кажется, устрашиться! Так нет, ничего не боятся.
Вспомнилась фраза из английского еженедельника о том, что в России казнят теперь в тридцать раз больше, чем во всей Европе и Америке, вместе взятых. И все равно не унимаются.
Внезапная, как взрыв, волна гнева и ненависти к криво улыбающемуся Якутову неожиданно для самого председателя суда заставила его подняться и крикнуть:
![Шпагат счастья [сборник]](/storage/book-covers/18/18210fd45f1eb70de7ae3f5db8a68688e42c2aa5.jpg)
