Суд над победителем - [27]

В одном месте он натолкнулся на кусочек небольшой заметки о Швеции. Речь шла о каком-то обсуждении в риксдаге, но Алекс так и не смог понять, о чем именно. Его только удивили слова министра иностранных дел Остена Ундена, который в ответ на упреки некоего деятеля церкви сказал, что «…Советский Союз — правовое государство, и он не видит никаких препятствий удовлетворить его просьбу…». Что бы это значило, ломал голову Алекс. О какой просьбе шла речь? Он стал сопоставлять некоторые факты: усиленная охрана, информационная блокада… Постепенно до него начала доходить страшная догадка — уж не собираются ли их выдать русским?

Воскресным утром 9 ноября всех немецких офицеров лагеря пригласил к себе генерал-лейтенант Ангело Мюллер, являвшийся официальным представителем всех интернированных немцев, включая содержавшихся в трех остальных шведских лагерях: Бакамо, Раннеслэт и Груннебо. Он жил в отдельном домике недалеко от караульного барака. Генерал напомнил офицерам о сегодняшней двойной дате — дне окончания Великой войны и годовщине Мюнхенского восстания национал-социалистов и попросил обеспечить порядок в подшефных подразделениях, не допуская никаких митингов или провокаций со стороны реваншистов и кого бы то ни было вообще. Когда все расходились, он попросил Шеллена остаться.

— Завтра в десять ноль-ноль вам надлежит быть на КПП, — сказал Мюллер.

— Слушаюсь, господин генерал.

— Рекомендую быть чисто выбритым… впрочем, ваша бородка вам идет. Вы всегда опрятно одеты, фон Плауен, не пойму только, почему вы никогда не носите наград?

«Потому что они чужие», — тут же мысленно ответил Алекс, но вслух произнес:

— На шведской штормовке? Фюрер бы не одобрил.

— Бросьте вы о фюрере. И потом, я знаю, что у вас есть вполне приличный мундир. Надеюсь, вы не из тех, кто теперь стыдится своих орденов?

— Ну что вы, господин генерал. Ведь это единственное, что у нас есть. Две последние войны как раз ничего, кроме орденов, нам не принесли.

— Перестаньте дерзить, черт бы вас побрал! — вскипел генерал. — Нервные все какие стали. Как бы вас скоро не лишили и этой привилегии. Я имею в виду возможность носить свои награды.

— Так, значит, — это правда? — глядя в упор в желтоватые, пронизанные красными жилками глаза пожилого генерала, спросил Шеллен.

— Что правда?

— То, что нас выдают русским?

— С чего вы взяли? Не говорите ерунды!

— Дней десять назад я прочел об этом в английской газете.

Генерал нахмурился и с минуту молча смотрел на стоявшего перед ним молодого человека с короткой черной бородкой, в оливково-песочной штормовке и просторных парусиновых штанах, похожего скорее на скандинавского моряка, нежели на летчика люфтваффе. Затем генерал подошел к двери, выглянул наружу, после чего плотно ее прикрыл.

— Ну-ка, садись, — указал Мюллер на стул. — Давай выкладывай, что ты там вычитал?

— Газета была оборвана на самом интересном месте, господин генерал, — Алекс сел и закинул ногу на ногу, — но смысл в том, что шведы обсуждают в своем парламенте какую-то просьбу русских. Некоторые возмущены. Кто-то из церковников заявил, что Швеция покроет себя позором, если согласится, а министр иностранных дел сказал ему в ответ, что Россия — правовое государство. Вот и все. Я просто стал сопоставлять: в то время как в рейнских лагерях в Германии американцы открыли ворота, немцев везут на кораблях из Канады и Шотландии и даже французы потихоньку отпускают больных (обо всем этом мы читали еще на Готланде), эти, — Алекс указал большим пальцем в сторону окна за своей спиной, — обносят нас колючкой и отбирают приемники. И потом, о чем таком русские могут просить шведов, чтобы в риксдаге вдруг вспомнили о чести и праве? Простите, но выводы напрашиваются сами собой.

— Какие, к черту, выводы? — пробурчал Мюллер. — Кому ты об этом рассказывал?

— Никому.

— Так уж и никому?

— Господин генерал, если бы я утром шепнул о своих догадках хотя бы паре человек в Ринкабю, вечером о них знали бы все поголовно. И не только у нас.

«Этот парень прав, — отметил про себя генерал, — но он что-то недоговаривает. Любой на его месте, попади ему подобный клочок газеты, тут же собрал бы митинг».

— Ладно, фон Плауен, если ты такой молчун и если обещаешь молчать и дальше, тем более что недолго осталось, то слушай. — Генерал сложил тяжелые руки на письменном столе и некоторое время обдумывал, с чего начать. — Русские направили шведам ноту с требованием выдачи тех, кто воевал на Восточном фронте на момент нашей капитуляции и потом бежал в Швецию. И было это еще 2 июня! Премьеру подготовили два варианта ответа: положительный и отрицательный. Ханссон, ни с кем не консультируясь, тут же выбрал положительный. Он решил продать нас дешевле, чем Иуда продал Христа, — задаром. Причем вообще всех: и тех, кто оказался здесь после 8 мая, и тех, кто уже был тут незадолго до нашей капитуляции. Но в парламенте, фон Плауен, они ломают копья вовсе не из-за нас. Речь идет о паре сотен латышей, литовцах и эстонцах, воевавших на нашей стороне и бежавших сюда в последние дни войны. Шведы, четыре года лизавшие зад нашему фюреру, теперь решили заручиться дружбой дядюшки Сталина. 11 июня их долговязый старикан