Суд над Иисусом - [45]

Соответственно среди сенаторов и близких к ним высших чиновников государственного аппарата (особенно — греков) имелось немало могущественных противников еврейской общины — хотя бы в пику принцепсам-императорам. Эта антипатия подогревалась противоречием обычаев и законов еврейства с общепринятыми имперскими нормами. Например, постулатом еврейской религии значилось: «Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в водах ниже земли» (Второзак. 5:8), и в любом, даже самом снисходительном варианте еврейской религии эта догма понималась как запрет на изображение обожествленных идолов. Между тем, римляне обожали выставлять изображения своего бога — императора в общественных местах. Евреям была дана привилегия — не вносить изображения императора в Храм и вообще в Иерусалим, но само собой понятно, что такая привилегия весьма не нравилась даже их покровителям-императорам и тем давала отличный повод ненавистникам провоцировать и преследовать их на просторах империи. И синагоги в городах, расположенных вне Эрец-Исраэль, не были защищены от внезапного появления там штандарта с портретом идола-императора…

Когда в начале 20-х гг. молодой наследник Августа, таланливый полководец и изощренный политик Тиберий был провозглашен очередным «принцепсом», сенаторы окунали его в позорные потоки непристойной лести (говорят, выходя из Сената, он иногда жалел, что вообще принадлежит к человеческому роду!) и одновременно — постоянно занимались интригами и даже заговорами против его политики (что и завершилось его убийством — он был задушен). К середине 20-х гг. он всех вроде победил, опираясь на сосредоточенные возле Рима девять когорт наемных гвардейцев-преторианцев во главе с их командиром — Элием Сеяном. Прежнее двоевластие — император-сенат сменилось новым дуэтом власти — Тиберий-Сеян. Сеян хотел, чтоб ему тоже воздавались почести, как богу. Его изображения стали почитать повсюду, кроме «провинции Сирии», в чем, естественно, виновными оказались евреи. В 31 г., однако Тиберий сыграл в другую игру — оперевшись на уцелевших сенаторов, провел через сенат осуждение Сеяна и уничтожил не только его, но всю его семью, включая малолетних детей… «После смерти Сеяна, — пишет Филон Александрийский, — для Тиберия сразу стало ясно, что обвинения против римских евреев были сфабрикованы самим Сеяном, который хотел стереть с лица земли еврейскую расу… Тиберий издал инструкцию для правителей провинций, что они должны уважать самих евреев и и их законы»(54).

И вот теперь, покончив с неизбежной преамбулой, настала пора сообщить, что назначение Пилата пятым прокуратором Иудеи было инспирировано в 25 году н. э. его покровителем — Сеяном. Естественно, что, по словам Иосифа Флавия, тот и решил «начать с демонстрации своего презрения к еврейским законам». Внес штандарты с изображением императора в Иерусалим! Пилат проявил немалое коварство: не желая повергнуть операцию опасному риску, внес штандарты в город глубокой ночью. Когда жители проснулись, портреты императора стояли у главных общественных зданий столицы. Он, конечно, хотел проучить этих строптивых туземцев, показать им — «что приемлемо, что само собой разумеется для других народов, подвластных Риму, должно быть принято и евреями тоже». У других народов есть свои культы? Есть! И есть города, не менее для них святые, чем Иерусалим для евреев? Есть. Но те смирились с изображением божественного Августа на улицах? Смирились. Вот и евреи пусть смирятся. Никаких поблажек — пришла теперь и в Иерусалим новая эпоха.

Как ни удивительно, но наутро открытого восстания не последовало. Коэн предполагает (думается, справедливо), что еврейские руководители отнеслись к Пилату, как к еще неиспытанному новичку, которому следует дать шанс обдумать поведение… Иосиф Флавий так описал удивительное происшествие. Толпы демонстрантов двинулись из Иерусалима в резиденцию прокуратора — Кейсарию. По дороге к ним присоединялись все новые «ходоки». Единственное место в Кейсарии, где они смогли поместиться, оказался стадион — туда их и загнали стражники. Представители демонстрантов умоляли прокуратора вынести штандарты вон из Иерусалима, но Пилат, как пишет Флавий, отказал: «Это было бы оскорблением императору». Тогда евреи избрали, как сейчас говорят, тактику пассивного сопротивления: шесть дней и ночей лежали на земле неподвижно. На седьмой день их окружили железным кольцов римские когорты. Пилат «угрожал им, что если не уйдут сейчас же подобру-поздорову, то воины перебьют их всех до единого. Тогда евреи обнажили шеи и ответили, что скорее умрут, чем допустят поругание своих святых и мудрых законов».

Почему легионеры не пустили тогда в ход оружие? Может, именно потому, что евреи были безоружными, и воины не опасались за свою безопасность? А, может, за эти семь дней прокуратор успел получить распоряжение от старшего по званию офицера, лучше разбиравшегося в раскладе внутренних партий в империи, — из Дамаска? Как бы ни было, но Флавий сообщает: «Пилат не мог не восхититься верностью евреев своему закону и приказал вернуть штандарты в Кейсарию» (54).