Суд - [10]

— Да что вы его слушаете? — воскликнул Андрей. — Чего улюлюкаете? Кому принесет радость поражение Бога?

— Мне, — опять же громко и спокойно произнес многократный победитель.

— Ты будешь рад торжеству ада?! А ты можешь допустить, что ад — правда, что он есть?

— Нет, конечно.

— Ну тогда... Ничего... вот если бы ты сказал «мне», допуская ад, вот тогда — ужас, тогда на это нечего ответить.

— Да вам и сейчас нечего ответить, гражданин адвокат! — рассмеялся свободный обвинитель. — Да, будем грешить и жить!

— А потом?

Свободный обвинитель изобразил чечетку и под грохот каблуков пропел:

— Ну а смерть придет, помирать будем!

— Тогда не до смеха будет.

— Ну, уж я-то посмеюсь, ха-ха-ха... Хватит пустословия! Ввести обвиняемого!

И снова грянул «Циклон-Б». Взвыли учащиеся, двери распахнулись, и в зал вступили ряженые. Впереди всех шагал Васька Рыбин в парике, с бородой и в хламиде. Он шел под конвоем стражников с секирами, одетых почему-то в русские кафтаны, за ними шествовали судьи в мантиях: Спиря Стулов, Галя Фетюкова и самый большой активист школы Валерик Кулясов. В ряду почетных гостей при появлении процессии также повеяло воодушевлением, почетные гости, правда, не выли и не дрыгались, как учащиеся, но зааплодировали все. Грим на Ваське Рыбине был замечателен, как всем показалось, внешнее сходство с оригиналом было полным, и Васька, похоже, вошел в роль. Когда Спиря Стулов стал зачитывать обвинительное заключение, Васька стоял в независимой позе, полной достоинства, глядел значительно поверх голов и на слова обвинения горько и с досадой покачивал головой. А обвинение, надо сказать, составлено было лихо — наи-отрицательнейшая личность предстала, оказывается, перед учащимися. Во-первых и в главных, невзирая на естественное с точки зрения разума и смысла отсутствие в мире Бога, выдавал себя за такового (Сын, видите ли, Божий!), смущал народ якобы чудесами, на самом же деле жульнически заставлял евангелистов совершать приписки и очковтирательство, был же на самом деле просто бродягой, купленным тогдашним крупным и мелким капиталом, проповедовал смирение и самоуничижение, да к тому же и антипатриот, воспевал нищенство, ругал гордость и гордых, расслаблял массы, гасил классовую ненависть...

— Как?! — вскочил при этом из оравы соратников человек в папахе и с шашкой. — Гасить? Меня гасить?!

Возникшая тишина была полна возмущения соратников — они поняли сразу, что это Павка Корчагин, один из свидетелей обвинения — не выдержал вот, раньше вскочил. Действительно возмутительно: как это классовую ненависть да вдруг — гасить; чем же тогда в жизни Павке Корчагину заниматься? Это что ж, не шашкой, а киркой да кайлом махать?

— Так вы и так киркой да кайлом махали, — сказал Андрей, — и все это — изнемогая, в тифу и во вшах, без отдыха; рабам в древнем Риме легче работалось.

— Да... Да ты что ж сравниваешь, да я для вас вот, для светлого будущего!..

— Так не разрушили б вы старой жизни, и восстанавливать ничего не надо было бы, и ни тифа, ни вшей бы не было. Действительно, лучше б землю рыл себе, самое твое место!

— Чего?! Чего ты сказал?! — Павка, раздвигая ряды соратников, пошел на адвоката. Очень вжился в роль молодой артист.

— Да того! И шашкой меня не пугай, а то трубу эту возьму! — Павка замедлил движение-раздвижение, через пару шагов совсем остановился, закричал:

— Да, я горю от ненависти, и тебе меня не погасить.

— Да, тебя не погасить, ты весь в огне гееннском. Откуда ты? Ведь ты ж из ада, ты умер пятьдесят лет назад.

— Я вечен.

— Да, ты вечен в аду... Для нас, говоришь? Это сейчас, что ль, светлое будущее твое? Да?! То, что есть нечего по всей России, по карточкам все, сахару не купишь, за слово малое в тюрьму сажают, миллионы по застенкам загубили, страну до краха довели, реки, воздух отравили, храмы в свинарник обратили, а людей в свиней, скоро захрюкаем, за лишний кусок загрызть друг друга готовы. Что, не так разве?

Теперь тишина возникла какая-то неопределенная, вместе с возмущением что-то еще в ней появилось, а нос заведующего РОНО явно почувствовал запах жареного. Хлопая глазами, оторопело разглядывал адвоката: не послышалось ли ему то, что сейчас прозвучало? Это советский мальчик, десятиклассник говорил?! Да... Да за это... И затем такая мысль-вопрос прострелила голову заведующего РОНО: «Господи, да что ж теперь будет, это куда ж покатилось?» Адвокат не смущаясь продолжил:

— А теперь я требую, чтоб не нарушался порядок суда. Свидетели обвинения, кто здесь сидит, дайте хоть до конца обвинение зачитать! — И вновь Спиря Стулов стал читать, как обвиняемый охмурял народ, призывая, видите ли, не думать о земном, а собирать какие-то сокровища на небесах. — Спиря так артистично это сказал, что учащиеся невольно на потолок глянули: какие там сокровища? — Не к революции призывал, а чтоб как Лазарь — объедками питаться, за это-де в рай попадешь, — заерзал Павка Корчагин, вновь блеснула его шашка, — негодяй, радоваться, когда поносят и бьют за Него...

Дочитав до конца, Спиря грозно вопросил Ваську Рыбина:

— Обвинение понятно?

— Понятно, — сказал Васька, — но не признаю. Слушайте же меня, люди, и внимайте...