Субмарины-самоубийцы - [76]

Мы, шестеро, заполняли свои часы ожидания игрой в карты, шахматы, в японское го, а также наблюдением за работой экипажа лодки. Порой к нам присоединялся и Маэда, но все же большую часть своего времени он проводил с книгой в руках. Я не переставал дивиться тому, как человек может продолжать искать философскую истину, тогда как его собственная жизнь может оборваться в последующие четверть часа. Маэда был неразговорчивым человеком, но прекрасным слушателем. Он, казалось, хотел дистанцироваться от жесткого военного способа решения вопросов. Во время нашего пребывания на базе Хикари он всегда был добр с нами, унтер-офицерами. Когда нам были нужны карманные деньги на время увольнения в город, он щедро снабжал нас. Сам же он не часто отлучался с базы, и по этому поводу ходило много романтических версий: что у него осталась в Кокуре некая красавица, которую он любит, и поэтому не обращает никакого внимания на других женщин. Я никогда не осмеливался спросить его об этом, но это вполне могло оказаться правдой, потому что он определенно был человеком, который являет постоянство в вопросах, для него значительных.

. Затем в один из вечеров мы все же приняли участие в некоем подобии прощального торжества. Церемония эта не была пышной, скорее даже скромной, но это было все, что капитан Орита мог сделать при данных обстоятельствах.

— Конечно, лучше было бы сделать это на берегу, — сказал штурман подводной лодки, когда собрал нас в кают-компании, — но завтра мы подойдем к линии снабжения Улити — Окинава. После этого может произойти все, что угодно. Это единственное время, которое мы можем выделить для такой церемонии, и это все, что мы можем сделать для вас.

Нас чрезвычайно тронуло, что на стол для этого прощального вечера экипаж лодки выставил последние запасы свежих продуктов и самые лучшие консервы. На столе появилось даже пиво, и, держа в руках стакан с этим напитком, капитан Орита взял слово.

— Мои дорогие герои, — начал он, — с завтрашнего утра мы в любой момент можем столкнуться с врагом. В отличие от действий групп «Конго» и «Кикусуи» наша атака может последовать столь быстро, что у меня не будет даже времени пожать вам руки. Более того, я не смогу даже бросить последний взгляд на вас, поскольку буду занят на своем боевом посту. Поэтому я хочу использовать эту возможность для прощания с вами. Я желаю вам успеха и надеюсь, что каждый из вас нанесет удар по врагу. А теперь позвольте выпить прощальный тост за всех вас!

— Большое спасибо за все, что вы для нас сделали! — хором ответили мы.

С этими словами мы осушили наши стаканы с пивом. Как и в других случаях, которые мне пришлось испытать в течение этого апреля, я снова подумал, что это последний раз, когда мне приходится пробовать пиво. Вкус его показался мне особенно отменным, поскольку внутренность отсеков лодки за эти дни уже успела нам поднадоесть. Я не отказался бы еще от пары-тройки стаканов, но в боевых условиях это было совершенно исключено. Быстро осушив первый, я медленно, смакуя, вытянул второй стакан и ограничился этим.

Эта скромная вечеринка, начавшаяся после ужина, закончилась около 20.00. Лодка в это время шла в надводном положении. Я вышел на палубу, чтобы выкурить перед сном сигарету. Мне хотелось как следует отдохнуть, чтобы быть на следующий день в совершенной форме. Но, как и обычно, мне не удалось заснуть. В голове крутились обрывки воспоминаний о прошлом, чересчур яркие, чтобы дать мне погрузиться в забытье, что было бы так необходимо в этот момент. Я думал о своих  племянниках, для которых я был самым любимым родственником буквально с самого дня их рождения. Я вспоминал о сотнях часов, которые я провел в блаженном ничегонеделании в доме моей сестры Тиёэ, лежа на татами и слушая граммофонные записи классической музыки. О ночах в спальне интерната 1-й школы в Токио, где я и мои товарищи-соученики провели так много времени, распевая песни. Я вспоминал своего друга, который в этот момент должен был постигать премудрости проектирования металлообрабатывающих машин в институте в Ёнэдзаве. Интересно, думал я, как сложится его судьба в это непростое время. Последнее воспоминание снова навело меня на мысль, не должен ли я оставить после себя нечто вроде прощального письма, в котором следовало бы изложить все эти мои мысли и думы. Но, задержавшись на этой мысли, я в конце концов отринул ее и наконец-то погрузился в беспокойный сон, негодуя сам на себя за то, что поддался всем этим воспоминаниям.

Следующий день, 28 апреля, не принес нам ничего нового. Весь день мы, четверо старшин-водителе и «кайтэнов», не знали, куда себя деть. Мы бродили взад и вперед по отсекам лодки, по кают-компании, а на шее у нас болтались наши навигационные схемы ударов, фонарики и секундомеры. Мы не находили себе места и не знали, чем себя занять. Мы были совершенно готовы к действию, но дела не было. «Где же эти чертовы враги? Если мы их не встретим, у нас не будет целей! Почему они не появляются?» — все эти разговоры только усугубляли наше раздражение, мы становились все более и более нервными. Экипаж, как мы видели, старался понять наше положение. Он то и дело подбадривающе улыбался нам, но не заводил с нами разговора, если только мы к нему не обращались сами, очевидно из опасения еще больше расстроить нас.