Субмарина - [66]

— У тебя были вот такие волосы, — говорю я и показываю на центр груди. Она улыбается.

Папа медленно идет из кухни, неся в руках поднос. Он очень сосредоточен: опустил голову и внимательно следит за тремя чашками. Ноги шаркают по полу. Каждый шаг — четкое движение. Он думает, что, если прольет кофе, его браку придет конец.

— Придется пить растворимый, — говорит он и торжествующе поднимает голову. Моргает. Смотрит налево и направо. Он — полноправный хозяин в доме.

Я чувствую рвотный позыв. Наклоняюсь, согнув руку, и ярко-красная струя взмывает вверх по пищеводу и бьет изо рта на линолеум.

31.8.97

Слово дня: небытие — состояние пребывания в нигде.

Прощай, дорогой дневник, прощай!

Менструальный колпачок — это пластиковое приспособление в форме соска. Его можно купить только с доставкой по почте из Калифорнии. Женщина помещает колпачок во влагалище для сбора менструальных выделений. Когда он наполняется, содержимое выливается. Мама использует его вместо тампонов; она показала мне. Не было никакого ребенка.

Родители помогли мне проблеваться в туалете — я ревел, как лев. После было очень хорошо, как будто я достиг чего-то. Они уложили меня в кровать, раздели; при этом у меня не возникло эрекции. Потом они сели на край и стали говорить.

Папа сообщил, что мама рассказала ему о том, как «отвинтила Грэму крантик» в Ллангенните — при этом он сделал характерный жест рукой туда-сюда — и что он ее простил. Он улыбался и смотрел на маму; его лицо было цвета красного вина.

Во время разговора он гладил мою ногу сквозь одеяло. Мне показалось, это уж слишком. Было видно, что папа в шоке. То, что он использовал выражение «отвинтить крантик», свидетельствует о впадании в детство.

Мама сказала:

— Прости меня, мой маленький плюшевый мишка! — И обняла меня через одеяло. Я сразу вспомнил Грэма. Потом она стала петь: — Мальчик мой, мой малыш.

Я спросил папу:

— Неужели ты не сердишься?

А он ответил, что есть в жизни вещи и похуже. И тогда, словно в доказательство его слов, меня вырвало в пятый раз за вечер. Маленькая лужица из пузырьков и ниточек слюны образовалась на подушке.

Я признался, что Джордана меня бросила. Мама поцеловала меня в шею, в ухо, в висок.

Они оставили ведро рядом с кроватью.

Сначала я не мог уснуть, поэтому стал думать о доме Грэма и о том, что могло бы случиться, если бы не моя низкая сопротивляемость алкоголю. Газовая духовка разогретая до восьми; Грэм с луковицей вместо кляпа во рту на плиточном полу в кухне, с перевязанными бечевкой руками и ногами; я расхаживаю вокруг него кругами и произношу великолепную речь.

Она звучала бы примерно так: «С той самой минуты, как моя мать закатала рукав, я хотел сказать тебе вот что: мои родители очень ранимы. Такому, как ты, должно быть, очень просто ими управлять. Папа как-то порвал на себе майку, но сейчас уже не может вспомнить, почему. Теперь его оружие — давилка для чеснока».

Я бы натирал безволосую спину и грудь Грэма крупной морской солью и приговаривал, как повар из кулинарного шоу: «С мамой так просто: всего-то и надо, что косяк, пиво, массаж спины, — и она твоя. Она занялась капоэйрой, хотя неуклюжа, как креветка. Почему? Потому что хочет быть рядом с тобой».

Два поворота перечной мельнички: по одному на каждый глаз.

«Вот что я хочу сказать, Грэм: конечно, надо отдать тебе должное — ты доказал свое физическое и ментальное превосходство перед обоими моими родителями, но в одном тебе не повезло — оказывается, они любят друг друга. Не то чтобы слишком, горячо или со всепоглощающей страстью, но достаточно, чтобы все твои усилия оказались бесполезными».

Веточки розмарина торчали бы из его ушей и носа, как волосы; я бы нафаршировал зубчиками чеснока его крайнюю плоть.

«И не мог же ты знать, что у них родится такой активный и изобретательный ребенок. Так что вот он, твой конец, достойный противник. Выше нос. Не болей. Осторожней за рулем».

Воткнув кривой дозатор бутылочки Грэму в задний проход, я бы влил туда оливкового масла. И слушал бы, как оно булькает.

Вчера мне приснился сон. В этом сне я знал все про всех. Я стал понимать язык жестов. Чипс тоже был там; я заметил, как он потирает бровь через пять секунд после того, как сказал неправду. Я видел Джордану и научился различать разницу между взглядом влюбленной женщины и той, что лишь притворяется влюбленной.

Даже не припомнить, сколько всего я знал.

Полилог

Я унюхал, что родители приготовили мне особый завтрак. Мои пазухи изумительно чисты.

На столе обнаруживаю тарелку с французскими тостами и беконом, а рядом с ней бутылку кленового сиропа. Поливаю тарелку зигзагом. Бекон такой хрустящий, что его можно разломить пополам.

Папа спрашивает, слушаю ли я его.

Слежу за тем, как французский тост впитывает сироп. Отрезаю кусочек, обмакиваю в сироп и кладу в рот. На языке до сих пор слабый привкус блевоты.

Мама что-то говорит… кажется, что я даже не слушаю.

Беру кусочек бекона рукой и откусываю тонкий жирный кончик. Пережевываю пять раз и глотаю. Мышцы живота как будто накачались и окрепли. Словно я весь прошлый вечер делал упражнения для пресса. Заканчиваю завтрак и отправляюсь на диван в гостиной его переваривать.