Субботним вечером в кругу друзей - [8]

— Тихо-тихо, товарищ писатель.

Никонов выпустил из руки кейс.

— Сдаюсь, — прохрипел он. — Берите все, оставьте только жизнь. Она нужна народу. Меня любят читатели.

— Мы тоже любим, — сказал первый молодой человек, открывая кейс и доставая оттуда книги.

— Ваши? — спросил он.

— Мои, — честно признался писатель.

— Можно взять на память о нашей встрече? — спросил молодой человек.

— Конечно, можно, — воспрянув, сказал Никонов.

— Вася, отпусти товарища писателя, — предложил молодой человек.

Вася отпустил. Никонову стало легче дышать. Он понял, что жизнь его вне опасности, и страшно обрадовался.

— Может быть, автограф нужен? — спросил он.

— Большое спасибо, — сказал молодой человек. — Об этом мы не смели даже просить.

— Не смели мечтать, — баском добавил Вася.

Никонов раскрыл книгу, достал ручку и вопросительно посмотрел на молодых людей.

— Фамилий не надо. Пишите просто — одну Коле, вторую — Васе, — сказал первый молодой человек. — На память о встрече.

— Вы уж извините, — сказал Вася. — Мы не виноваты. В магазине ваши книги ни за что не достанешь. Вот мы и решили попросить лично вас. Надеялись, вы не откажете.

— Ну что вы, ребята, я очень рад, — растроганно сказал Никонов. — Большое вам спасибо за внимание.

— Ждем ваших новых книг, — сказали на прощанье Коля и Вася. — От души желаем творческих успехов!

ОППОНЕНТ

Профессор Огузков — добродушный интеллигентный человек. И внешность у него под стать мягкому характеру — он грузноват, рыхловат, лицо у него мясистое, оплывшее, руки коротковаты, с припухлыми по-женски ладонями и пальцами, волосы на голове редкие, тонкие, неопределенного цвета. Любит по-стариковски поворчать, любит анекдоты, обожает рыбалку. Темные глаза блестят живым интересом к жизни. Он вечно озабочен, куда-то спешит. В руке у него постоянно будто привязанный к кисти, набитый бог весть чем портфель из вытертой черной кожи. Старомодный коричневый костюм висит мешком и лоснится. Но никому и в голову не придет осудить Огузкова за небрежность: у него авторитет — он автор учебников и монографий, член многих ученых советов.

Аспирант Чесуйкин с большим трудом заполучил его в официальные оппоненты на свою защиту. «С таким оппонентом я могу спать спокойно, — радостно сообщил он друзьям. — Он сам так и сказал мне: «Не волнуйтесь, голубчик, не зарежу…»

К началу Огузков опоздал, и Чесуйкин изрядно понервничал. Но вот в зале показался запыхавшийся оппонент, соискатель воспрянул духом и бодро поведал о своем научном кредо и высоком творческом вкладе в науку. Все это время Огузков рылся в своем толстом портфеле. Потом, все еще шаря в портфеле, задал несколько каверзных вопросов, от которых бедного Чесуйкина бросало то в жар, то в холод. С грехом пополам он ответил на них, хотя Огузков, казалось, не слушал его — все рылся в портфеле.

Наконец слово предоставили Огузкову. Он вышел к кафедре, взобрался на нее, бросив напоследок укоризненный взгляд на свой портфель.

— К сожалению, я где-то оставил свои заметки, — начал он. — Но вы, пожалуйста, — он махнул рукой в сторону Чесуйкина, бледного, покрытого испариной, какого-то пришибленного в своем новом великоватом костюме, — бога ради, не огорчайтесь. Я все помню, уважаемый, ммм, эээ, ммм… — и умоляюще посмотрел на Чесуйкина.

— Петр Николаевич Чесуйкин, — почтительно привстав, подсказал Чесуйкин.

— Да, да, извините. Помню, помню. А как же? Мы с Петром Николаевичем познакомились, дай бог память, в буфете. Он мне еще очередь уступил. И портфель донес до раздевалки. Так что вашу фамилию, эээ, ммм… — Огузков укоризненно посмотрел на портфель, словно тот был виноват в том, что профессор забыл фамилию соискателя.

— Чесуйкин, — с улыбкой подсказал председатель.

Чесуйкин покрылся розовыми пятнами.

— Да, так что же все-таки сказать непосредственно о диссертации? — (При этих словах сердце Чесуйкина замерло в нехорошем предчувствии.) — Тема важная. Да. Актуальная. Да-да. И не такая уж простая, как это может показаться с первого взгляда. «Деревня в современной литературе». Деревня ныне, сами знаете, это уже почти город. Там вам и электричество, и техника, и молодые специалисты, и моды, и свои проблемы, и клубы, и спорт. Деревня живет, развивается. Об этом много пишут. А что пишут и как — вот об этом нам и поведал уважаемый наш, ммм, эээ, я помню, помню — да-да, Чесуйкин. Так вот он добросовестно изучил все, что написано о селе. А кроме того, сам довольно эрудированный молодой человек. А это, я вам скажу, тоже не последнее дело. Великолепно, например, знает спорт. Хук слева, прямой справа. Или там захват, двойной нельсон. Есть такой термин? Спасибо. Вот видите, как он здорово в этом подкован. Садитесь, садитесь. Петр, эээ, ммм, эээ, спасибо, Николаевич, деревню тоже любит. Особенно рыбалку. Он шведский спиннинг где-то достал и мне преподнес. Ни за что не хотел взять за него деньги. Подарок, говорит. От чистого сердца. Но вернемся к нашим бананам. То есть, извините, к диссертанту. Так что, как видите, психологию он знает. А знать человека, уметь разобраться в его характере, психологии — это, скажу я вам, для филолога, для критика самое важное. Правда, как выяснилось, сам он в деревне не жил, но любовь к ней, очевидно наследственная, осталась в нем как к чему-то в высшей степени родному и близкому. Впрочем, любить деревню хорошо, но не мешает и знать ее. Да, надо знать. Тем более если ты выступаешь высшим литературным судьей. Вы когда, ммм, эээ, ммм, да-да, Петр Николаевич, вы когда последний раз были в деревне? Великолепно, прелестно, в высшей степени очаровательно. Каждый год туда ездите. Каждый раз открываете там для себя что-то новое. Ну что ж, не так уж плохо. Даже если наездами. Есть, есть у вас кое-какие проблески мысли. Я их даже выписал на отдельную бумажку, да вот, к сожалению, где-то затерял. Но, увы, чуда озарения, таинства открытия при чтении вашей диссертации все-таки не происходит. Почему? Нет прометеева огня. А когда нет огня, значит, это повторение пройденного. Все вторичное, все чужое…