Субботним вечером в кругу друзей - [6]

Придет срок, начальник главка Егор Исаевич вдруг спросит: а как-де моя просьба? Помидоров стоит перед ним первоклассником и никак не может взять в толк, чего от него хотят. Потом все-таки вспомнит, покраснеет, начнет неловко оправдываться. Егор Исаевич снова жалобно просит: «Уж вы, голубчик, не забудьте, сделайте. Запишите, возьмите, вот бумага и ручка». А писать для склеротика еще хуже. Если записал — еще крепче забудешь.

Помидоров стал следить за собой, лечиться, тренировать свою память, есть одну рыбу. И ждал случая проверить себя. Случай не заставил ждать.

Однажды в дверь к нему постучали и в кабинет вошел, нет, ворвался невысокий гражданин средних лет. Он бросился к Помидорову, схватил его руку двумя руками и с таким жаром и сердечностью затряс ее, что Помидоров не мог не ответить хотя бы вежливой улыбкой на столь бурное проявление искренних чувств. Тем более не совсем удобно было спросить посетителя, кто он. «Ведет себя явно как близкий знакомый, — размышлял Помидоров, но убей не помню, кто он. Нет ни одной малейшей зацепки, чтобы вспомнить, кто же это». А вошедший все говорил и говорил, влюбленно глядя на Помидорова. О какой-то своей просьбе, о том, как здорово, что они, старые друзья, наконец все-таки встретились.

— Дай, думаю, зайду. Ведь не прогонит меня. Все-таки старые друзья. Зашел — и верно, ха-ха, не прогнал, сидит и разговаривает со мной, старым товарищем. Ай, молодец. Не зазнался, не задрал кверху носа, хотя и стал фигурой. Подхожу, понимаешь, к твоей двери, а страх меня так и берет, так и забирает, чертяка. Все-таки начальником стал. Нет, думаю, все равно зайду. Зашел и… порядок. Таким и остался. Признал. Молодец. Конечно, и о просьбе моей не забыл, надо полагать. Уверен, что не забыл. Ну, говори, чертяка, ведь не забыл?!

Ну, как тут было Помидорову сказать, что не только о просьбе забыл, но и самого человека никак не может вспомнить, хотя аж взмок от напряжения, пытаясь вспомнить. Вместо этого он сказал:

— Ну как же, как же, все помню, конечно. Кто же забывает старых товарищей?..

— Молодец, чертяка! — в восторге воскликнул человек, с силой хлопая себя рукой по коленке. — Вот это по-нашенски. Я теперь всем, кого ни встречу, буду рассказывать — зашел к Помидорову, а он все такой же человеческий, простой. Одним словом, мировой парень.

«Как же все-таки зовут этого типуса?» — отчаянно билась мысль в черепе Помидорова. — Вот склероз проклятый. И откуда он на мою голову взялся!»

— Слушай! — завопил вдруг человек. — Да ты все-таки никак меня не признаешь. По глазам вижу. Глаза у тебя какие-то тоскливые — вот-вот заплачешь. Да ты не расстраивайся. Небось и о моей просьбе забыл, а теперь сидишь переживаешь. Ну скажи, собака, забыл?

«Забыл», — хотел было покорно и чистосердечно во всем сознаться Помидоров, но какая-то неподвластная ему сила заставила его промямлить:

— Ну что ты, как можно? Не забыл, конечно. Грех забывать старых друзей.

«Чтоб тебя разорвало! — ругнулся про себя Помидоров. — И откуда только тебя нелегкая принесла на мою голову? Да еще пристал — отвязаться невозможно. Где они скрываются — эти старые друзья, хотел бы я знать. Потом являются в самую неподходящую минуту и вытягивают из тебя все жилы. Как бы мне выпутаться? Может, сбежать от него? Но куда от него удерешь? Такой из-под земли достанет, за мной с десятого этажа прыгнет».

Помидоров понял, что всякое сопротивление бесполезно, и решил покориться. Так бывает, когда человек отчетливо осознает, что никакими усилиями делу не поможешь, и не сопротивляясь отдается во власть обстоятельств. Пусть все будет так, как должно быть, решает он.

Помидоров натянуто улыбался и соглашательски кивал, хотя в желудке у него урчало, а к сердцу подкатывала смертная тоска. Было до слез обидно не из-за того, конечно, что начисто забыл и этого типа, и то, о чем он просил. «Вот и вынесла мне жизнь свой неумолимый приговор, — думал он. — Ничего не попишешь, придется переходить на работу полегче. Если бы я вспомнил, кто это, я бы быстро решил его вопрос и выпроводил к чертовой бабушке. А так сиди и мучайся».

— Слушай, — восторженно орал развязный тип. Он все больше раздражал Помидорова. — А давай встретимся семьями. А что? Пусть познакомятся и наши жены. Глядишь, и подружатся. А то моя жена ни за что не поверит, что я вот так запросто сидел и разговаривал с тобой. Раздавим поллитровочку, ха-ха-ха, вспомним о том о сем. Ты не против?

Помидоров кивнул.

— Значит, договорились. Ты, чертяка пузатая, высоко залетел, но земляков признаешь. Молоток…

«Постой, постой, — обрадовался про себя Помидоров. — Значит, земляк. Уже ниточка… Но кто же он? Может быть, я учился с ним в школе? Дай-ка проверю».

— А Елисеев, кажется, уже того… — начал он.

— Да, уже дал дуба, чертяка, — радостно закричал земляк. — Дал дуба, чертяка, чтоб ему ни дна ни покрышки. Славный был хлопец. Друзей не забывал. Помнил. Скаты мне достал. Успел, чертяка. Достал и преставился. А помнишь, мы с тобой однажды ему морду набили? Ох, любил он чужих девчонок отбивать. Красив был, собака. Но она и красивых прибирает. Ей все равно, какой ты — красивый, веселый или дурак дураком. Ни на чины, ни на морду не смотрит, хвать за шкирки, ты ножками дрыг и уже там, наверху с ангелами летаешь…