Субботним вечером в кругу друзей - [12]

— Что еще? — все так же насмешливо спросил Николай Павлович.

Мне захотелось подняться, сначала дать ему в зубы, а потом вышвырнуть в окно с двенадцатого этажа.

— Что еще? — глубокомысленно спросил я, выгадывая время. — Что еще? Еще образы очень удачные. Хорошая идея.

— Так-так, — сказал он, покачивая ногой, закинутой на ногу. — Значит, идея. И сюжет, да?

— Да, — твердо заявил я. — Идея, сюжет. И композиция.

— И композиция?

— И композиция. — Я с мольбой смотрел на него.

— Врешь ты все, — уверенно сказал он. — Ничего ты не читал.

— Нет, читал, — упирался я. — Хочешь, на колени стану!

— На колени не надо. Ты лучше расскажи, о чем книга. Ну хотя бы как звали героиню.

Все-таки какой он оказался жестокий человек. Настоящий садист. Смотрит на меня и не испытывает ни малейшей неловкости, что заставляет меня крутиться, как ужа на сковородке.

— Как ее звали, убей, не помню, — признался я. — Вылетело из головы. Ты же видишь, сколько я читаю… И потом, у меня плохая память на имена. Я забываю имена даже хороших знакомых. Ты же знаешь…

— Это я знаю, — слишком уж охотно подтвердил Николай Павлович. — Ну хорошо, — не унимался он. — А как она поступила с главным героем?

— Как поступила? Как поступила?.. — Если хорошо поступила, подумал я, тогда о чем писать книгу?.. — Плохо поступила, — твердо заявил я. — Безобразно.

— Ты уверен в этом? — спросил он.

— Да, — ответил я, заколебавшись. — Могу присягнуть. Впрочем, подожди, я, кажется, перепутал. Наоборот — вначале плохо, а потом хорошо. Верно? — Как утопающий, я ловил в его безжалостном взгляде хоть намек на спасение. — Да, совершенно точно, вначале хорошо, а потом плохо.

После этих слов мы некоторое время в упор смотрели в глаза друг другу. Только я был кроликом, а он удавом.

— Ну, знаешь, — наконец сказал мой друг, поднимаясь. — Много я видел в своей жизни, но такого нахальства еще не встречал.

— Это ты брось, — обиженно сказал я. — Какого нахальства?! Просто у тебя такая толстая книга, что в один прием не одолеешь. Вот у меня все и путается в голове.

— А ты все-таки читал ее? — со слабой надеждой спросил этот Фома неверующий.

— Конечно, читал. Хочешь, напишу рецензию?

— Ты же не читал.

— А какая тебе разница?

— Все ясно, — сказал мой друг. — Почитай книгу, узнаешь. Прочитаешь?

— Коля! Дорогой! — с чувством воскликнул я. — Конечно, прочитаю. Как ты мог плохо подумать обо мне, твоем старом школьном товарище? Ведь мы знакомы уже столько лет. Помнишь, как твоя бабушка испекла в честь твоего двадцатилетия пирог с вареньем, накрыла его газетой и положила на кресло? Я сел на него в своих новых синих шевиотовых брюках. Какой все-таки вкусный был этот пирог.

— Ладно, — сказал Николай Павлович. — Все-таки мы сидели за одной партой.

— Я тогда первый раз надел синие брюки, — сказал я. — До сих пор не могу понять, почему твоя бабушка положила пирог на кресло. Неужели для него не нашлось более подходящего места?

— Она положила его туда, чтобы он остыл, — сказал мой друг — Но самое интересное, что ты даже не заметил, что сидишь на пироге.

— Он был очень мягкий, — сказал я. — Прямо воздушный. И было очень удобно сидеть на нем. Как на подушке.

— Потом к тебе подошла собака и стала облизывать твой зад. А мы не могли понять, в чем дело.

— Вкусный был пирог, — мечтательно сказал я. — С вареньем. Очень мне понравился. Ты тоже, кажется, ел его?

— Да, ты, я и собака. Мы трое. Остальные отказались. Кстати, а куда потом делись твои брюки? Они на самом деле очень хорошо сидели на тебе.

— Я покрасил их в другой цвет.

— Да, помню, помню. В черный, кажется.

— Нет, в коричневый. Под цвет варенья.

— Ну ладно, — примирительно сказал мой друг — Я пошел. Ты все-таки прочитай мою книгу. И напиши рецензию. Ведь ты обещал.

— Хорошо, — сказал я. Непременно прочитаю. — Можешь не сомневаться…

После этого Николай Павлович еще три раза заходил ко мне и бестактно интересовался, прочитал ли я его книгу.

Когда он пришел в четвертый раз, я швырнул ему газету и сказал:

— Здесь напечатана моя рецензия на твою книгу. В ней все написано: и как звали героиню, и как она поступила с главным героем. Ну что ты, Фома неверующий, пристал ко мне? Что я тебе плохого сделал?

— Написал? — недоверчиво переспросил он. — Ну спасибо, ну удружил… А как же ты все-таки сумел написать ее, не читая роман?

ЧУДАК

Это только кажется, что чудаков стало меньше. Чудаками и нынче хоть пруд пруди. Стоит только внимательно присмотреться. А бывает, что и присматриваться не надо. Все и так ясно, с первого взгляда.

Вот, пожалуйста! Заказали одному скульптору скульптуру. Водрузили ее затем на какой-то пьедестал, закрыли простынкой и назначили дату открытия.

Собрался в день открытия народишко — стоит глазеет. Ну и наш городской руководитель культуры стоит у микрофона. Сейчас выступит, и сразу ему ножнички — пожалуйста, он чик-чик, перережет ленточку, и готово.

— А где, — говорит, — скульптор? Почему его сюда, на трибуну, не пригласили?

То лицо, у кого он спрашивает, помялось и отвечает:

— Да неудобно было, Павел Иванович, он вроде бы выпивши… На радостях, наверное… Пусть из толпы смотрит. А то он нам всю картину испортит. Тут из телевидения приехали, из киностудии. Сюжет снимать будут для хроники.