Субботним вечером в кругу друзей - [13]

— Хорошо, в таком случае, пусть пока постоит в толпе. Потом подведите.

Шли последние приготовления. Киношники и телевизионщики устанавливали свои камеры и осветительные треноги. Суетились и нервным тоном отдавали последние указания распорядители. И в это время внимание руководящей персоны, которая уже собралась начать свою речь, привлек какой-то безалаберный тип, который торчал около скульптуры и мешал операторам. Весь был он какой-то расхристанный, небритый, пальто расстегнуто, концы шарфа болтаются, шапка сдвинута набок. Ходит и чего-то бормочет, лезет прямо под юпитеры. Павел Иванович, конечно, сразу взъярился:

— Гоните этого типа в шею! Чего он там крутится? Есть же нахалы. Как увидят кинокамеру, так с ума сходят, сразу лезут в объектив…

Типа, конечно, увели под руки, хотя он отчаянно сопротивлялся и что-то выкрикивал.

— Чего он там кричал? — поинтересовался Павел Иванович.

Ему осторожно объяснили, что это не кто иной, как сам скульптор. Может побежать, вернуть его?

— Ну нахал! — не смог сдержать возмущения Павел Иванович. — И как его угораздило прийти в таком непотребном виде? Я, знаете ли, этого не признаю! Черт знает что такое! Неужели не могли пригласить кого-нибудь другого? Чтобы хоть чуточку поприличней выглядел.

— Так ведь талантливый человек, Павел Иванович.

— Не верю. Вы только посмотрите на него: небритый, неопрятный, лезет куда не надо. Нет, не талантливый человек, а чудак какой-то.

— Да вы не на него смотрите, Павел Иванович, — сказало должностное лицо, к которому он обращался, — а на скульптуру. Сейчас увидите, как хороша.

— Да что скульптура? — с брезгливым выражением на лице сказал Павел Иванович. — Когда скульптор такой безалаберный. Нет уж, увольте.

Ему дали знать, что все готово для съемок, он придал своему лицу подобающее выражение и начал свою речь.

ПАЛ МИХАЛ

Я — писатель. У меня творческая натура, молодая жена и, увы, склероз. В остальном я довольно везучий человек. У меня есть большая квартира, зимняя дача, регулярно выходят книги. Что еще надо для полного счастья?

И вот на днях сгорела моя зимняя дача. Остались лишь одни дымящиеся головешки. Я ходил вокруг пепелища, тыкая в него своей сучковатой самшитовой палкой словно понуждая сгоревшую дачу восстать из пепла.

— Птенчик мой, не переживай, — уговаривала меня жена, с жалостью заглядывая мне в лицо. — Плюнь на нее. Здоровье дороже.

Я плюнул, но от этого мне легче не стало.

— А ведь дача наша не застрахована, — с запоздалым сожалением сказал я. — Помнишь, к нам ходил какой-то проныра, страховой агент, Пал Михал. Прямо в душу лез со своей страховкой. Как он меня уговаривал застраховать эту чертову дачу, а я только посмеивался. Стоит-де мне застраховать ее, как она тут же сгорит.

— Если бы ты меня слушал, все было бы по-другому, — сказала жена.

Я с укором глянул на нее — она замолчала.

— Я еще помню, как этот нахальный тип приставал с огнетушителями, — с горестью сказал я. — Все твердил: «Обязательно купите огнетушители». Будто эти огнетушители предохранят от любой напасти. Прямо в душу лез с ними.

— Ты все-таки купил их, — сказала жена.

— Еще бы! — кивнул я. — А когда купил их и установил снаружи у стены дома, прибежал этот агент и уговорил меня, чтобы я занес их в дом. «Огнетушители не морозоустойчивы. Их надо хранить в тепле», — с сарказмом передразнил я. — Только чтобы отвязаться от него, я затащил их в сени, и вот они сгорели вместе с дачей.

— А как он радовался, когда ты купил эти огнетушители, — напомнила жена.

— Чтоб ему ни дна ни покрышки! — сказал я. — Ни на том, ни на этом свете.

— За что ты его так? — спросила жена. — Ведь он ни в чем не виноват. Он хотел как лучше.

— Еще бы! Как лучше — для него погреть руки у чужого пожара, — съязвил я. — Нет, что ни говори, а я рад, что в конце концов выгнал его.

— А все-таки он хороший человек, — сказала жена. — Он учил тебя, как пользоваться огнетушителями. Это совсем не входит в его обязанности.

— Да-да, — угрюмо усмехнулся я. — Совершенно заморочил мне голову своими огнетушителями, а дача все-таки сгорела.

Мы сели в машину и не проронили за всю обратную дорогу ни слова, будто ехали с похорон близкого человека.

Спустя два дня в моей квартире зазвонил телефон. Какой-то мужчина вежливо поздоровался и участливо сказал: «Это я. Все-таки сгорела? Какая была хорошая дача, — продолжал он. — Очень вам сочувствую». Я узнал голос — это был тот самый проныра Пал Михал.

— Что вам нужно? — в бешенстве закричал я. — Да, она сгорела. А вам, собственно, какое до этого дело? Сгорела, и черт с ней. Это моя дача. Страховать там больше нечего. До свидания. Нет, прощайте. И больше никогда не звоните сюда.

— Извините, — с состраданием сказал Пал Михал. — Я понимаю ваше состояние. Вы взвинчены и очень расстроены…

— Убирайтесь, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Умоляю вас, не доводите меня до крайностей…

— Хорошо, — поспешно сказал Пал Михал. — Но как же ваша страховка? Вы должны ее получить.

— Какая страховка? — морщась, как от дикой мигрени, спросил я. — Какая страховка? Вы что, смеетесь надо мной?

— Нет, не смеюсь, — обиженно сказал в трубку Пал Михал. — Я никогда не шучу — у меня такая работа. Я вполне серьезно. Страховка за вашу дачу. Ведь вы застраховали ее на довольно крупную сумму.