Стужа - [14]
Неожиданно Иллуги громадной своей ручищей сгреб Геста за плечо и встряхнул, как давеча жеребца, будто проверял, способен ли парнишка держаться на ногах. Гест едва устоял.
Старый хёвдинг засмеялся и сказал, что теперь можно и в дом зайти, Геста накормят и укажут, где заночевать, а утром дадут коня и он продолжит свое просительное странствие.
— А оно, поди, будет долгим, я вот с ходу и не припомню, кто бы по доброй воле схватился со Снорри Годи. Но сперва езжай к Торстейну сыну Гисли. Он твой родич. И послушай хорошенько, что он тебе скажет.
— Случившееся дважды может случиться вновь, — сказал Гест и уснул, прежде чем на стол подали еду.
Однако последние слова Иллуги не умолкали и во сне: «Послушай хорошенько, что он тебе скажет». Хёвдинг ничего ему не обещал, хотя вроде бы дал совет, чуть ли не призвал рассказать Торстейну, что могущественный Иллуги посулил ему помощь, вернее, намекнул на такую возможность, поэтому Торстейн не сможет сказать «нет», ведь и Гуннхильд обиняками говорила о том же. Или этот помысел внушил ему призрак злополучного Эйнара? Эйнар-то умел найти такие слова, что никто не оставался глух к его просьбам.
Следующим вечером, когда Гест добрался до Бё, все повторилось. Опять темнотища, обитатели усадьбы отошли на покой, но Торстейн, услышав стук в дверь, встал, вышел на порог — в одиночку — и сперва изумился, увидев племянника верхом на заиндевелой кобыле, а слушая его рассказ, смотрел все более недоверчиво и попросту рассвирепел, когда узнал про убийство Стюра.
— Поистине ты решился ума! — вскричал он.
Они не виделись с тех пор, как три с лишним года назад Торстейн и Гуннар привезли в Йорву скорбную весть, поэтому Гест невпопад пробормотал, что, мол, родичи встречаются слишком уж редко, а потом сызнова пропел свою неоднозначную вису. Однако от этого Торстейн не смягчился, только принялся стирать с лошади иней — искал тавро.
— Выходит, тебя действительно прислал Иллуги, — наконец сказал он. — Он что же, и помощь тебе обещал?
— Он дал мне эту лошадь, чтобы я поехал к тебе. Она лучшая в его табуне.
— Иллуги так и сказал?
— Нет, я сам видел. Остальные рядом с ней сущие клячи.
— Н-да, стало быть, плоховато они там живут.
Гест смолчал, однако ж смекнул, что с тем же успехом Торстейн мог сказать: эвон как он спешил от тебя избавиться. В конце концов дядя все же впустил его в дом, хоть и скрепя сердце. Сказал, что он может заночевать здесь или остаться на то время, какое потребуется, чтобы внести ясность в это сложное дело.
— Родичей-то у меня много, — добавил он, указав Гесту свободную спальную комнатку.
Гест лег, но покоя не находил, стужа засела глубоко в костях и в водянистой тьме; он снова видел лысую голову Вига-Стюра и венчик сизых жил сквозь щели дощатой перегородки и хотел зажечь свечу, да только вот дверь его каморки оказалась заперта. От Бё всего-то два полета стрелы до реки Хвитау, отделяющей боргарфьярдарские долины от земель Снорри Годи на севере, Снефелльснеса и Даласислы, думал он, вот о чем толковал Торстейн, Иллуги же проживает в глубине долины, с тылу его защищают горы, а впереди, словно оборонительный рубеж, лежат усадьбы других хёвдингов. Может, выбить дверь и уйти куда глаза глядят? Однако тотчас в ушах прозвучал вопрос Аслауг, не приснился ли ему опять какой-то сон.
— Мне снится только то, что уже случилось, — отвечал Гест и заметил, что смотрит она куда-то мимо него. Он назвал ее по имени, схватил за плечи, желая встряхнуть и оживить, но сестра висела в его руках, вялая, неуклюжая, мало того, на лоб ей вдруг села птица, он хотел прогнать ее, да руки одеревенели, не слушались; он пропел все висы, какие знал, в том числе и свою собственную, про убийство, однако птица сидела не шевелясь, пока из соседней спальной комнаты не вышел отец и не начал разводить огонь в очаге — звуки зимы и защищенности, голос зимнего утра.
— Ты можешь остаться здесь, — коротко бросил Торстейн.
Руки у Геста были совсем белые, как и ноги, он скорчившись сидел у двери и недоуменно смотрел на дядю.
— Можешь остаться здесь. — Торстейн внимательно посмотрел на него и еще раз повторил, громко, словно обращаясь к глухому: — Можешь остаться здесь на зиму! Но сперва съездишь к Клеппъярну Старому во Флокадаль и уговоришь его тоже помочь тебе. А еще надобно…
— Я в Бё… — тихо сказал Гест.
— Что? А-а, ну да, — кивнул Торстейн, протягивая руку.
Тут подбежала Хельга. Вдвоем они подняли племянника, уложили в постель, укрыли горой тяжеленных, будто свинец, одеял, и вот тогда-то, учуяв запах женщины, Гест понял, что сразил его не холод, а страх, и страх этот почти исчез, только когда он замер без движения под своим свинцовым панцирем, точно мертвое тело под беспощадным небом, и думал, что сейчас будет тепло, совсем тепло.
Снорри
Все переменилось. Небо светлое, земля вокруг сияет белизной, тишина беспредельна. Гест видит, как улыбается Хельга, старшая сестра матери, улыбается юной маминой улыбкой; она принесла ему поесть и журит Торстейна, бросая короткие язвительные укоры, что он-де совершенно бессердечно отнесся к ее родичу, а особенно сердится на то, что муж не разбудил ее, когда Гест нежданно-негаданно нагрянул в усадьбу, да еще и запер парня, намереваясь украдкой выставить его за порог. Торстейн вяло оправдывается: он, мол, никого за порог выставлять не собирался, но ведь Снорри Годи давно зарится на Йорву, а Тордис уезжать не хотела… Однако ж роняет он и кое-что обнадеживающее:
