Стужа - [65]

Выйдя из гостиницы, мы с художником отправляемся в деревню, покупаем всякую всячину, топчемся на площади, решая, куда пойти до, а куда — после обеда. «Может быть, поднимемся к церкви», — предлагаю я. «К церкви? — удивляется художник. — Мы же вчера там были». — «Тогда в лиственничный лес». — «В лиственничный лес? — переспрашивает он. — Мы же вчера там были». — «В таком случае в лощину. Или прямо сейчас на станцию?» — «Ладно, пойдемте к станции, — говорит художник. — Это единственное место, куда имеет смысл идти, поскольку там продаются газеты. Если вообще есть такое место, куда имеет смысл идти, если вообще в чем-то есть смысл. А есть ли?» Потом мы стоим перед витриной сапожной мастерской и удивляемся: до чего же дешевую обувь приходится продавать сапожнику. «Но это всё не ахти какой качественный товар, — говорит Штраух. — Видите, это даже не кожа». Затем мы пересекаем площадь и заглядываем в правление общины, где с художником любезно здороваются. «Здесь все меня знают, — бормочет он. — А их любезность объясняется тем, что они всегда ждут от меня денежных пожертвований. Но больше ничего не получат. Разве что для священника сделаю исключение, а общине — ни гроша. Они даже скамеек новых не ставят, старые развалились, а община и не чешется». Потом мы прошли между двумя самыми старыми зданиями — школой и домом мясника, а внизу перед нами простиралась долина. «Смотрите, — сказал он, — вот вам великая мерзость. Взгляните на эти казенные дома железнодорожников! Видите: электростанция! А вон — целлюлозная фабрика! Внизу бегают люди, как встревоженные насекомые! Смотрите: вон дом врача! Дом архитектора! Пивоварня! Станция! Смотрите!» Он заметно устал. Неожиданный вопрос: «Не знаете, что сегодня на обед? Неужели не знаете?» И еще он сказал: «Видели бы вы, как лет десять назад я лихо брал эти подъемы. Скок туда! Прыг сюда! Видите: вон там пятнышко белеет, на самом верху. Это часовня. Мимо этой часовни я раньше ходил совсем один до самого Хохкенига, вплоть до мощного горного массива, которого отсюда не видно. Но из усадьбы винокура в ясный день можно разглядеть зубцы на гребне этого известнякового чудовища».

Обедаем мы вместе. Потом художник идет прилечь, а я читаю Генри Джеймса. Часто бывает так, что я прочитываю целые страницы и не могу вспомнить, о чем только что прочитал. Тогда я возвращаюсь на несколько страниц назад и убеждаюсь, насколько прекрасно прочитанное. Это о людях, которые несчастливы. Я закрываю книгу, иду к окну и делаю записи, записываю в тетрадь всё, что приходит в голову и как Бог на душу положит. Потом я слышу внизу шаги и голос художника, который выходит из своей комнаты и зовет меня. Я спускаюсь, и вскоре мы уже на пути к лиственничному лесу, к церкви или даже углубляемся в лощину. Художник говорит, а я слушаю. Из его речей я понимаю самую малость, зачастую он говорит слишком тихо, я плохо воспринимаю его мысли еще и потому, что они кажутся мне бессвязными, а с другой стороны, я слишком глуп, чтобы понять его. Как понимать, например, такую фразу: «Земля может быть ясной, я ощущаю себя как бы между ее краеугольными пунктами, без оглядки на самого себя. Понимаете?!» Он часто останавливается, потому что сказанное истощает его силы. Он то и дело о чем-нибудь спрашивает. Например: «Как вы ощущаете скуку? Что вы думаете о государстве? В чем различие между мной и вами? В размерах? Вы долго здесь пробудете? Между нами есть различие? Вы верите в чудо математики? Что гонит вас, когда вы идете в свою комнату? А сад при доме ваших родителей большой? Что там растет? Как там, в ваших родных краях, холодно? Что там поделывают по вечерам? Ваш отец читает что-нибудь? Как вы додумались противоречить мне? Я ведь знаю, что вы не хотели противоречить! За стакан молока вы платите те же деньги, что и я? Вас не удивляет, что хозяйка не поинтересовалась у вас, где я был вчера? Как часто, по-вашему, я наведываюсь в Венг? Это ваш отец сказал? Вам нравятся большие города? Эта книга? Ваша сестра, говорите? Не в театр? А земля, полагаете, так и останется неоткрытой? Вы чувствуете страх? Нет? Да? Человечество? Идея?»

История с мертвым лесорубом

Он сказал: «Эта жуткая история, знаете, я хотел рассказать вам об этом вчера, но вас уже не было. История с мертвецом. Вот вообразите: я выбираю кратчайший путь, какое-то время бодро шагаю. Причем в самом хорошем расположении духа. Иду вдоль какой-то изгороди, опираясь на нее рукой. Подхожу к дереву и вижу: стоят люди, несколько человек, они оглядываются на меня, тут и я оборачиваюсь. Может быть, потому, что они оглянулись на меня. Но мне показалось странным, что я не заметил, как они прошли мимо. Где же мы разминулись? А мы не могли разминуться. Иначе как они оказались там, где я их увидел, когда оглянулся? Понимаете? Должно быть, я прошел мимо них в полной рассеянности или в глубокой задумчивости. Это были приезжие. Как мне показалось, без всякой экипировки для путешествия по здешней местности. По этим крутым дорожкам. Вероятно, их откуда-то сюда занесло, туристская вылазка. Может быть, даже из города. Пиджаки на них были самого городского вида. Они держались так, будто хотели подчеркнуть свою «образованность», такое создалось у меня впечатление. Во всяком случае, меня удивило их появление здесь, а потом я призадумался над тем, как мне продолжить путь: лощиной или по дороге? Нет, сказал я себе, обратно не поверну, а выберу самый короткий путь, то бишь вдоль лиственничного леса к реке. Резво шагаю дальше и выхожу к задам станции. Я же собирался зайти в кофейню. Но сначала, думаю, надо купить на вокзале газеты. Темнеет. Я иду к мосту и тут встречаю этого человека в высоких сапогах, одного из тех, знаете ли, лесорубов-возчиков, или как их там, которые об эту пору мельтешат повсюду, в высоких глянцевитых сапогах, черных кожаных шапчонках, в шерстяных рукавицах и с кнутами, которыми эти типы так страшно щелкают на каждом шагу. Представляете себе этакого детину в стеганых штанах с лошадьми и санями, груженными еловыми хлыстами. Неделю они волокут их вниз, вдоль лесных ручьев, другую — перевозят на железнодорожную станцию либо на лесопилку, в соседнюю деревню. Смотрю я на него, а в голове — те самые мысли, которые я вам тут наметал, а он меня спрашивает: "Который час-то?" — "Половина пятого", — говорю. Разглядываю в упор: лицо молодое, но уже кореженное, бледное, холодом покусанное. Спрашиваю, откуда он и чей? Оказывается, из деревни на теневой стороне. "А-а, — говорю. — С теневой…" — И иду дальше, моментально забыв про него, как забывают случайного встречного, и тут вдруг, не успел я мост перейти, слышу какой-то шорох, который не могу даже точно описать, в общем, какой-то неясный шум. Я сразу повернул назад и пошел на него и увидел этого человека, с которым только что разговаривал, этого молодого возчика, он лежал под полозьями саней, он еще шевелил руками, ноги уже не двигались. Умер прямо на глазах. Сбегались люди со стороны поселка железнодорожников, от станции, снизу, вскоре возле саней целая толпа собралась. Я нагнулся к нему и убедился, что он действительно мертв. Уже по цвету лица видно: желтое, с чернотой, смертельно-неодушевленное. На дороге я увидел лужу крови. Люди хотели сдвинуть сани, но я не дал им этого сделать, ведь в такой ситуации уже ничего изменить нельзя. "Назад!" — крикнул я и погрозил палкой. Лошади были невозмутимо спокойны. Я увидел высокие сапоги с глянцевитыми голенищами, над мертвецом покачивался фонарь. Вы только представьте: с этим человеком я только что беседовал… "Половина пятого…" Появился врач. Покойника доставили в поселок и положили у стены одного из домов. Потом внесли в дом. Кто-то пошел за возом, чтобы пригнать его в поселок. На мосту вокруг кровавого пятна еще долго толпились люди, хотя становилось всё холоднее. Над рекой-то, сами понимаете, на мосту… Когда я топал назад со своим чтивом под мышкой, люди всё еще стояли у багровой наледи. Так уж случилось: он поскользнулся, и его переехало полозьями, ему раздавило грудную клетку. Я уже не мог отделаться от этого запаха, запаха смерти. И можете себе представить, когда я вновь выходил из лиственничного леса — а было часов восемь уже или половина девятого, вовсю светила полная луна, — я опять увидел тех людей, которых встретил раньше, когда спускался к станции. И всё на том же месте. Казалось, они специально меня дожидаются. Их немного колотило от холода, и они при этом тихонько посмеивались, когда я взглянул на них. Мне стало жутковато. Тем более после этого случая на мосту. Пришлось сделать большой крюк, чтобы не столкнуться с этими типами. Это были страшные люди, поверьте. Одеты по-городски и упорно этак продолжают смеяться».