Ступени любви - [2]

Наследником старого графа Амброджо был его тридцатилетний сын-первенец — Феличиано Чентурионе, имел граф Амброджо и младших детей — близнецов Челестино и Чечилию, коим уже исполнилось семнадцать.

О хозяевах замка в городишке, как водится, много болтали. Было известно, что молодой наследник рода двенадцать лет назад вступил законный брак с богатой девицей Франческой из клана Паллавичини, коя, однако, не принесла ему потомства, но умерла на третий год супружества. Новый брак — с привезённой в замок знатной девицей Анжелиной Ланди из Пармы снова закончился безвременной смертью супруги молодого графа. Она погибла прошлой весной на охоте, внезапно и страшно, и её смерть породила в городе волну нелепых слухов. В том же году умер и старый граф Амброджо, и молодой Феличиано Чентурионе стал править городом, сделав своим наследником и соправителем младшего брата Челестино. Вскоре выяснилось, что Феличиано обладает недюжинными дарованиями: он умело лавировал между гвельфами и гиббелинами, добился от папы ряда льгот и привилегий, в том числе, пользуясь тем, что на Святом престоле сидел лояльный к нему Пий II, получил монополию на квасцы и рыбную торговлю, сумел провести в городской Совет Девяти своих людей — честолюбивых и деятельных. В городе оживилась торговля, снизили налоги, жизнь била ключом.

При этом видели молодого графа после смерти отца только по праздникам — с высокого портика замка, где он стоял вместе с его преосвященством епископом Раймондо, благословлявшим толпу. Остальное время он почти не покидал замка, разве что звуки охотничьих рогов говорили о выездах Феличиано на охоту, да пару раз жители Сан-Лоренцо видели закованного в латы графа на турнирах. В городе же он не мелькал никогда.

Такое нежелание показываться на глаза подданным породило у горожан подозрение в уродстве молодого графа, но епископ Раймондо ди Романо, будучи спрошен об этом, лаконично ответил, что знает графа с детства и никогда не замечал в его сиятельстве какого-либо изъяна во внешности, а те горожане, что помнили графа Феличиано по юным годам, и вовсе утверждали, что он красавчик. Тогда народная молва приписала уединённость графа тайным занятиям некромантией и алхимией, но его преосвященство снова не дал людским измышлениям разгуляться вволю, заявив, что граф имеет незыблемую веру и к ересям не склонен.

В итоге горожане не знали, что и думать, но когда разум бездействует, фантомы множатся…

Меж тем по запруженной прилавками площади протискивались двое молодых людей, судя по пыли на плащах, явно приезжих.

— Что может быть хуже базарного дня для спешащего человека? — этот вопрос, выдававший склонность к риторике, один из них, Паоло Корсини, адресовал своему спутнику Амадео ди Лангирано, но ответа на него, как и следовало ожидать, не получил. Мессир Амадео только пожал плечами, и оба продолжали пробираться через толпу. Младшего, Паоло Корсини, юнца лет двадцати трёх, отличала щенячья грация жестов, проступавшая даже в неловкости. Он был миловиден, и торговки на площади оглядывались на него, он же, замечая их кокетливые взгляды, делал вид, что ничего не видит, при этом волновался и то и дело спотыкался, прокладывая себе путь через толпу.

Паоло происходил из обедневшей ветви семьи, породившего нескольких уважаемых подеста в городах на Тосканских равнинах. Выходцем из этого рода был и Андреа Корсини, который в тысяча триста шестнадцатом году избрал монашеское призвание, отказавшись от брака и состояния, став провинциалом ордена кармелитов во Флоренции и прославившись даром чудотворения. Эти сведения, как ни странно, Паоло почерпнул дорогой от своего спутника Амадео, и нельзя сказать, чтобы они произвели на юношу впечатление.

— Что толку от клириков? — воскликнул Корсини, выслушав скучную лекцию о святом, — я предпочел бы иметь в родне банкиров с набитой мошной да людей повлиятельней. Вот ваши предки, видать, от состояния не отказывались… — он с невольным уважением окинул взглядом костюм мессира Лангирано — сшитый по последней моде и весьма дорогой, правда, линий скромных и напоминавший монашеское одеяние.

Собеседник смерил его безмятежным взглядом, в котором не было ни осуждения, ни одобрения, и ответил, что его род — Лангирано дельи Анцано — славится не богачами, а тем, что из всех представителей семьи ни один никогда не зарекомендовал себя глупцом. Все в высшей степени разумные люди и доживают до глубоких седин. Потому к их основной фамилии прибавили слово «анцано» — старейшины. Корсини иронично поинтересовался у Лангирано, а умеют ли эти умники владеть оружием? — памятуя, что в доверенной им миссии графа Паллавичини охрана ларца, который им надлежало доставить в дом мессира Реканелли, была поручена именно ему.

Мессир Амадео спокойно заметил, что этому его тоже обучили, но он не любит оружия, напоследок обезоружив собеседника мягкой благосклонной улыбкой. Корсини удивлялся: его спутник никогда никому не прекословил, однако в гостиницах, несмотря на видимую обходительность, его приказы беспрекословно исполнялись, и чем вежливее улыбался этот человек, тем ниже ему кланялись. Молодой Паоло, надо заметить, так и не смог за время пути разобраться в своём попутчике: роняемые им замечания были по большей части маловразумительны, Корсини понял только, что тот очень странен.