Струны - [39]

Шрифт
Интервал

Премудрые, как старцы и как дети:
От устья дней и до истока дней.
И слово прозвучит – и вещим звуком
Прольется в расширяющийся слух,
Ответив сердца юным, полным стукам, —
И воспарит, расправив крылья, дух.
30.III-12.IV.1926

«С пасхальными колоколами…»

С пасхальными колоколами
Стихи поплыли, потекли, –
Но над житейскими делами
Меня неправо вознесли:
Мне деловые примечанья
В тяжелый заданы удел;
Вотще заветные звучанья
В слова я перелить хотел.
Мне стыдно прозы стихотворной, –
Итак, я лучше передам
Напев, поэзии покорный,
Благоухающим цветам.
Своим весенним ароматом
Они достойнее – принесть
О восхождении крылатом
Всеозаряющую весть.
20.IV-2.V.1926

«Блажен, кто напряжет глубинный слух…»

Блажен, кто напряжет глубинный слух
И слышит – на осях бегут шары,
Чей радуется разрешенный дух
Участником божественной игры.
В согласии с безмерной сей игрой
Он слышит сердце малое свое:
Болит оно – и в боли некий строй
Всё частное объемлет бытие.
Но те, кому крушение миров
Сквозь даль времен расслышать суждено, –
Над духом их – разодранный покров,
Под прахом – расщепившееся дно.
В разладе сердце нищее болит
И меркнет слух, смежаются глаза,
И скорбный дух лишь горько утолит
Очей любимых жаркая слеза.
24.IV-7.V.1926

«А если – та же тишина…»

А если – та же тишина,
Немотствующая давно?
Ни звука – и душа одна,
Немая, канула на дно.
Ни звука. Ветер бы подул.
Молчит зиянье пустоты.
О, лучше бы паденья гул.
Ведь тишины не слышишь ты.
Она нема, она пуста —
И душно духу жить в тоске,
Сухие раскрывать уста,
Дрожа, как рыба на песке.
Я больше не могу один.
Приди ко мне, дай руку мне:
Ты слышишь взлет былых годин,
Внимавших звучной тишине.
25.IV-8.V.1926

«Я помню деда: сельский богомаз…»

Я помню деда: сельский богомаз.
И ныне под московский вешний звон
В лазурный утренний прозрачный нас
Сочувственно припомнился мне он.
Под куполом качаясь на доске,
Чертить в лазури белые крыла;
В оконце вдруг узнать невдалеке
Горящий крест соседнего села;
Перевести обрадованный взор,
Чтобы увидеть: здесь и там, вдали, –
Вон пашни и луга, река и бор
Свои кресты и купола зажгли;
И напитав лазурной ширью грудь,
Увидеть вновь свод осветленный свой,
К лазури кистью белою прильнуть
И сердцем бьющимся – к любви живой.
А солнца луч широкий седины
Приветливо ласкает и, косой,
На лики вновь расписанной стены
Цветистою ложится полосой.
И звон плывет – весенний влажный звон,
Как над селом, над вечною Москвой.
Воспоминания со всех сторон,
Воспоминания любви живой.

«Оглянуться не успел…»

Оглянуться не успел,
Как весна пришла;
Городских смешнее дел
Все мои дела;
Но успел одним глазком
Подсмотреть весну,
Прежде чем засел тайком
К бедному окну.
Глаз к нему не подымал
От листов своих
И трудился, тих и мал,
Бился, мал и тих.
Но в какой-то глубине
Знал: весна светла,
Помнил: ты вошла ко мне,
Ты ко мне вошла.
Ты вела меня в поля –
Чуять вешний дух,
Слушать, как живет земля,
Нежить взор и слух.
Голы были луг и бор,
Юны были сны…
Поднял я к окошку взор –
Листья зелены.
3-16.V.1926

«Долгий день томления…»

Долгий день томления.
Душный яркий зной.
К вечеру моления
Напряглись грозой.
Что-то там сбывается,
Дальный друг, с тобой?
Маяться бы, маяться –
Да одной судьбой…
Миг – всю тягость скинула
Словом ты родным.
Тут гроза нахлынула
Громом молодым.
«Молнию небесную, –
Молвит, – принимай
В грудь, любви не тесную,
В милый месяц май».
25.V. – 7.VI.1926

«Всё веселюсь – и не знаю…»

Всё веселюсь – и не знаю,
Куда мне деваться с тоски.
Маюсь, хоть ближних не маю.
И дни мне пустые легки.
Вольно, глубоко дышу я
Расцветшею пышной весной;
Но, одиноко тоскуя,
Печальная доля – со мной.
Вот я один – и запела
На воле в ночной тишине:
Ей предаюсь я всецело
И в ней растворяюсь вполне.
И над тоской заунывной
Высоко, далеко звеня,
Слышится голос отзывный
И нежит печально меня.
День настает – полнолюдный
И плещет, и пляшет, цветя.
Жизнью недальней, нетрудной
Он тешится, мил, как дитя.
Вновь веселюсь – и к покою
Тихонько проходят они,
Словно с пустою тоскою –
Пустые и легкие дни.
6-19.V.1926.Узкое

ДВОЙНОЙ ОТЪЕЗД

Скажите мне, ах, вспомните ли вы
Хотя б одно заветное мгновенье,
Где грусть моя в невольном вдохновенье
Была б созвучна веянью Москвы?
Мне вдалеке, у строгих вод Невы
Отрадное певцам самозабвенье
Вновь зазвучит о вещем откровенье,
Светящемся и сумрачном, увы!
Распутьями трудна моя дорога:
Ночную ли подзвездную чреду,
Полдневную ль как пристань я найду?
Вас – да хранит до милого порога,
Обретшую покров для бурь и вьюг,
Напутствуя, благословенный юг.

НАПЕВЫ ГЕЙНЕ

Евдокии Ивановне Лосевой

1. «Улыбка ее – лучезарная сеть…»

Улыбка ее – лучезарная сеть,
И лет пронеслось уж немало
С тех пор, как раскинула дева ее,
Как пленница в сетку попала.
И бьется она в этом сладком плену,
В тюрьме и прозрачной и зыбкой,
Моя потерявшая волю душа –
Блаженною пленною рыбкой.

2. «Друг мой, всё в тебе прекрасно…»

Друг мой, всё в тебе прекрасно:
Очи, полные любви,
Цвет, улыбкою цветущий –
Губки умные твои.
Сколько света и покоя!
Но всего прекрасней – твой
Полный мыслию глубокой
Голос чистый и живой.

НОВОСЕЛЬЕ

Евдокии Ивановне Лосевой
По нашей родине печальной
Скитальцы бродят искони
И в тихости своеначальной
Влекут медлительные дни.
Ревнуя дальнему спасенью,
Отрадно страннику в пути
Под мирной незнакомой сенью
Покой, как тайный знак, найти.

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.