Строки, обагренные кровью - [72]

Перед фашистом стоял человек выше среднего роста, хорошо сложенный и крепкий. Открытый высокий лоб обрамляли слегка волнистые русые волосы, зачесанные на косой пробор. Он понравился Шрекснагелю. Он очень похож на немца, этот русский. И держится прямо, не униженно. Завтрак настроил Шрекснагеля на сентиментальный лад. В прошлом актер, он плохо разбирался в железнодорожном хозяйстве, и ему до смерти надоело все.

— Мы вынуждены, господин Ефремов, выяснить: почему на вашем участке полетели под откос три вагона с посылками для наших румынских союзников? — передала слова немца переводчица.

— Не могу знать, господин начальник. Может быть, ваш машинист был неосторожен. Причин много. Надо на месте установить их…

Это была, конечно, глупая шутка с его, Виктора, стороны. Он, попросту не сцепил эти три вагона, в которых были пасхальные подарки солдатам. Возникло желание посмеяться над врагом и одновременно прощупать его.

На этот раз все сошло благополучно. Истинную причину так и не установили. Но с немецкой педантичностью на Ефремова наложили штраф в сумме 150 марок…

Неизвестно откуда Шрекснагель узнал, что сцепщик Ефремов работал раньше заместителем начальника станции. Через неделю он вновь вызвал его к себе и предложил Виктору должность своего заместителя по руководству русскими рабочими. Отказываться было глупо. Он уже успел понять, что если работать с умом, то можно многое сделать, насолить врагу.

Немец не мог нарадоваться на своего помощника. Технически грамотный, волевой, этот парень сумел взять все в свои руки. Русские стали меньше беспокоить начальника. Правда, пришлось пойти на временный компромисс. Это случилось после того, как немецкий железнодорожник избил русского и его новый помощник влетел к нему в кабинет разъяренный от гнева.

— Переведите ему, этому господину, — кричал он переводчице Усовой. — Переведите, что если не прекратятся эти безобразия, я ни за что не отвечаю. Пусть он знает, этот господин, что с нашими рабочими нельзя обращаться, как с быдлом. У нас люди отвыкли за годы своей власти, чтобы их били, унижали их достоинство. Если наши рабочие поднимут руку, то тут ничего не останется! Втолкуйте это своему шефу…

Что говорила Усова начальнику станции, Ефремов не понял. Она перевела не дословно. Ему же сказала, чтобы он вел себя осторожнее. Он посмотрел на нее с ненавистью и, резко повернувшись, вышел. В тот же день появился приказ, запрещающий немецким железнодорожникам заниматься рукоприкладством. Шрекснагель боялся обострять взаимоотношения с рабочими.

Шеф не подозревал, что его исполнительный заместитель брал на работу тех, у кого не было документов, кому грозил угон в Германию, что в актах технических поломок все тонко подтасовывалось, что не один рабочий, на свой страх и риск занимающийся порчей имущества, был спасен от виселицы благодаря этим актам. Что по ночам, закрывшись в своей комнате, его помощник сидит над картой и флажками отмечает продвижение наших войск.

Да, он «делал карьеру», умно завоевывал авторитет у врагов, мечтая о настоящей борьбе с фашистскими извергами, которые растоптали его молодость, осквернили его Родину.

За последние несколько месяцев у Виктора появилось много хороших друзей. Люди, поначалу смотревшие на него, как на изменника, поняли, наконец, на кого работает заместитель начальника станции. Многие старались вызвать его на откровенность. Он же выбирал себе товарищей осторожно, придирчиво. Особенную привязанность Виктор питал к Людмиле Терентьевой. С нею можно было говорить откровенно обо всем. Она была благодарна ему за то, что он, не расспрашивая о прошлом, взял ее на работу, помог достать права на жительство. Он же, узнав, что она воевала, была взята в плен под Севастополем, бежала из лагеря, поверял ей все пережитое. Он радовался, что судьба послала ему настоящего и преданного друга. Они поженились.

Подружился Ефремов и с переводчицей Надеждой Семеновной Усовой. Людмила много хорошего рассказала о ней Виктору. От жены он узнал, что до войны Усова работала учительницей в школе, где училась Людмила, что и сейчас Надежда Семеновна не уронила своего достоинства. А вскоре Ефремов и сам убедился в этом.

Однажды Виктор пришел к Шрекснагелю, но того не оказалось на месте. Воспользовавшись этим, Усова начала разговор.

— Послушайте, Ефремов. Хватит ходить вокруг да около. И перестаньте злиться на себя. Не казнитесь. Хотите включиться в настоящую борьбу? То, что человек вы наш, советский, мы не сомневаемся. И мужества вам не занимать. Но только уже нельзя будет срываться так, как вы сорвались тогда у шефа, помните? Я говорила о вас. Если хотите, познакомлю с одним человеком.

Усова сдержала слово. В сентябре 1943 года она познакомила Виктора с «Мусей» — Александрой Андреевной Волошиновой — руководителем подпольной организации. Придя со «свидания», Ефремов не мог скрыть радости от своей жены.

— Вот это человек! Вот это женщина! — торопливо делился он с Людмилой. — Сначала похвалила за то, что умело заметаю саботаж рабочих. Потом отругала за те три вагона с несчастными пасхами — мальчишество, мол, все это. А потом предлагает: «Нужны наганы — будут наганы. Нужны мины — получите! Сумеете спрятать пулемет — будет вам пулемет. Только, — говорит, — подыщите верных людей для диверсионной работы». А я их сейчас могу назвать. Присмотрелся. Преданные и отчаянные хлопцы: Володя Лавриненко, Иван Левицкий, Фома Плотников, Михаил Наумов, Коля Соколов, Сеня Федосеенко, Александр Сколотенко и еще кое-кто найдется. Мужики что надо. Хоть сейчас — в дело. Ты, наверное, тоже не откажешься нам помочь… Да, совсем было забыл Андрея Андреевича Брайера. В сороковом он вступил в партию, хотя и скрывает, не подозревает, что я знаю об этом…