Строки, написанные кровью - [21]
Вспыхнувшая спичка подожгла кору, и легкий огонек костра заметался в печи под котелком. Николай Иванович, присев, заслонил его своим туловищем. Круглый котелок покрывался сажей, и вода начинала греться, образуя белую несоленую пену. Как-нибудь, а надо сохранить себя ради детей, остаться живым, пройдя сквозь голод гитлеровского режима. И сидит Николай Иванович, ожидая вареных очистков. Перед ним маленькими язычками играет костер.
А у второго, кто не спит в эту ночь, своя задача: во что бы то ни стало найти нарушителя приказа. И вот он, здоровенный мужчина, как змея, ползет по коридору, протирая на коленках брюки. Он учуял запах дыма и теплоту огня. Ему неважно, кто сейчас будет его жертвой: отец или сын, мать или дочь. Ему нужно найти нарушителя приказа и за это получить булку хлеба и пачку табака. И он находит. Он встает с дубиной в руке за спиной Николая Ивановича и негромко, цинично цедит:
— А, товарищ командир…
— Господин Гу… — и не договорил учитель фамилию полицая, бывшего своего подчиненного. Тяжелая дубина легла на голову Николая Ивановича. Картофельные очистки и горячая вода из опрокинутого котелка потекли на пол и поплыли к порогу. Полицай, топая по ним, скрылся в темноте.
Полицай думал, что свидетелями убийства были только темная ночь да угасший костер.
Нет! Не спали заключенные. Они слышали удар. Вся камера поднялась на ноги. Полицай был схвачен. Осторожно, чтобы не привлечь внимание охраны, на руках его вынесли во двор к виселице. И повесили как убийцу. Об этом нельзя молчать!
Придет весна, растопит лед
Сколько всяких наказаний придумано для узника, сидящего в гитлеровском концлагере! Ледяной карцер. В него сажают тех, кто совершил не первый побег, вел агитацию против нацизма, или за диверсию на заводах и фабриках.
Под новый 1945 год мы с Михаилом бежали пятый раз, но опять были схвачены, избиты до полусмерти и отправлены в ледяной карцер.
Это небольшая, но высокая кирпичная конюшня с железными воротами в два раствора во всю лобовую узкую стену. Метрах в десяти стоит жилой красивый дом. В нем живет хозяин конюшни и шесть конвоиров-эсэсовцев, инвалидов. Возле ворот две пары дырявых резиновых сапог и кое-какая одежда, видимо, — для нас. По правую сторону парит черное, как смола, болото.
Мы стоим перед воротами и ждем дальнейших указаний. Северный ветер пронизывает тело. Руки совсем окоченели. Конвоиры по очереди меняются, делая круги вокруг нас. Сейчас бы хоть полчасика посидеть возле печки. А вот и приказ. Снять с себя всю верхнюю одежду, сложить в кучу — и марш в раскрытые ворота. Стараемся раздеться побыстрей, чтобы скорее войти в помещение, скрыться от ветра. Конвоиры совещаются, перемаргиваются. Старший конвоир подходит ко мне и показывает на шею.
Я знаю, что это значит. Надо расстегнуть рубашку и показать ему номер, который заменяет имя и фамилию. Старший конвоир подходит к Михаилу:
— Номур.
Тот раскрыл ворот. Конвоир закричал:
— Ворум никс номур? — и ударил Михаила в подбородок. — Никс эссен драй таг.
Михаил вытащил из-за пазухи номер и показал ему. Оказалось, что номер у него висел на длинной веревке, поэтому эсэсовец, и не заметил его. Фашист рассмеялся, скривив рот.
— Гут, гут, — сказал он и показал, чтобы мы шли в ворота.
Да, это настоящий ледяной мешок. Вверху под самой крышей квадратное окно, в которое со свистом влетает снег и садится белой пылью на закрытые рогожей деревянные нары. А по стенам от крыши висят прозрачные, как стекло, сосульки. Вот прилипшие к стене, толщиной со шпалу, а рядом тонкие, как иголки. Они тянутся до самого пола. Другие еще на весу, цепляются острием в промерзший корявый пол. Но самые страшные над головой. Видно, с начала первых заморозков лили из пожарной кишки воду в заранее пробитые дыры в крыше. Лишь один круглый, низкий пень, на котором видны вмятины от топора, стоит не тронутый льдом. Вокруг него втоптанные в землю перья. На этом пне, наверно, рубили курам головы. Возле ворот глубокие следы от лошадиных копыт, еще не залитые водой. Вот куда нас запрятали в нательном белье на двадцать одни сутки.
Только мы переступили порог, как за нами с душераздирающим скрипом наглухо закрылись железные ворота. Отсюда уйти невозможно. Разместившись на нарах, с поджатыми под себя ногами, мы до темноты думали над тем, как выдержать это наказание. Дрожь пробирала все тело. Разговор прекратился, когда уже зуб на зуб не попадал от холода. Прижавшись друг к другу спинами, мы легли, укрывшись с головой рогожами. И так двое суток. К конюшне ни разу никто не подошел. На третий день рано утром раскрылись ворота и раздалась команда: «На работу».
На улице нам показалось во много раз теплее, чем в помещении. Мы сразу приободрились. Обули резиновые сапоги, натянули робу и ждали, когда нас чем-нибудь покормят. Но трое конвоиров, сунув нам в руки лопаты, показывают на тропинку, слегка занесенную снегом, ведущую к болоту.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.