Строки, написанные кровью - [20]
Мы с негром легли на песок вдоль заграждения и через проволоку просовывали ложку, как иглу в материал. Негр мне показал фотокарточки. Я узнал, что его зовут Джоном, что у него двое детей: мальчик побольше, а девочка поменьше, что жена работает у богача на плантациях. Джон, увлеченный рассказом, ел медленно, стараясь ввести меня в курс всех событий своей тридцатилетней жизни.
Четверо англичан, приблизившись к нам, внимательно наблюдали за нашей трапезой, перебрасываясь изредка словами. Ложка медленнее стала нырять в квадрат проволоки. И суп с каждой ложкой становился все светлее и жиже. А в небе высоко-высоко из-за кучевых облаков выглянуло солнышко и ясными лучами, как будто в честь дружественного обеда, пригрело нас. Потом оно осветило весь двор крепости, наделив теплом всех поровну. Джон сказал, широко улыбнувшись, «спасибо» и вытер полные добродушные губы. И вдруг тихо, но басисто запел «Марсельезу». Из французского сектора кто-то громко подпел. Из блоков вышли, как будто вызванные в бой, французские военнопленные, и «Марсельеза» понеслась в небо.
Песня, словно приобрела крылья, влетела в главный корпус, и из окон стали подпевать американцы. Джон был запевалой, он во весь голос тянул ее, показывая красивые белые зубы. Англичане переглянулись, и один из них подошел к двери, снял замок и тоже запел. Голос у него был тонкий, пронзительный. Трое других англичан, сердито насупившись, пошли к своему блоку.
Жаль — песня не была допета. Ее прервал по приказу коменданта лагеря выстрел с вышки.
Когда я шел с пустым котелком в свою камеру, мне показалось, что песню подхватили чехи и поляки и понесли ее по своим блокам. В камере до моего прихода было тихо, но стоило мне переступить порог, как откуда-то из глубины заглушённым басом поплыла «Ой, умру я, умру…». Я перебил запевалу и прочитал стихи:
Висит палач на перекладине
Когда я впервые увидел здоровенного мужчину с тонкими усиками под сплющенным носом, избивавшего тяжелой дубинкой еле стоявшего на ногах военнопленного парня с перебинтованной головой, мне показалось, что сердце мое вот-вот разорвется. Я стоял с воронежским учителем Николаем Ивановичем. По годам он ровесник здоровенному полицаю, у которого нет ни имени, ни фамилии. Всем объявлено, что его надо звать «Господин полицай».
— За что ты его бьешь? — вежливо спросил Николай Иванович. — Я-то тебя тогда даже на пять суток не посадил за мародерство…
— Он меня не назвал… — полицай замялся. — А тебе какое дело, товарищ командир?
— Господин полицай, — сказал Николай Иванович и плюнул.
У Николая Ивановича была в Воронеже семья: жена, сын и дочь. Высохший до костей, он каждый раз говорил о сынишке и мечтал вернуться к нему. Даже по ночам он бредил, окликая его во сне.
Убил все же раненого военнопленного здоровенный мужчина, убил за то, что тот не назвал его господином. А ведь он жил среди нас, учился в советской школе, преподавал в техникуме, руководил людьми, занимал ответственные посты. А когда нависла над Родиной угроза, он прицепил на рукав желтую повязку с черным пауком, взял в руки дубинку. И, налив глаза злобой, пошел бить и убивать.
А вот другой тип полицая. Он сам не убивал и не тронул никого даже пальцем. Он просто ходил по камерам, улыбался, подсаживался к разговаривающим и уходил. Казалось, ну что особенного, пришел и ушел. Нет! После его ухода уводили сразу несколько человек — они уже в камеру не возвращались. Такой полицай был страшнее открытого. Ведь каждому хотелось вспомнить о своей Родине, доме и близких. А тут на тебе — тайный полицай. Он мог к услышанному добавить «свое» и тем самым утяжелить «преступление». Высокий и ровный, как телеграфный столб, он появлялся в самый разгар спора, когда не уступала ни та, ни другая сторона. Первое время ему удавалось часто вылавливать «неблагонадежных». Но когда за ним закрепилась кличка «Ку-ку», его работа сошла на нет. Стоило ему только появиться во дворе, как из камеры в камеру летело: «Ку-ку! Ку-ку!» Полицай пытался было запугать:
— Вы все коммунисты, — кричал он. — Всем вам смерть!
Но ничего у «Ку-ку» не выходило. Он стал отсиживаться в полицейском помещении. Об этом узнал комендант. Он и распорядился его дальнейшей судьбой. За плохую работу — убрать. Полицай «Ку-ку» пропал, как бездомная собака.
Но вернусь к первому полицаю, который убил дубинкой раненого военнопленного, за что его повысили в чине до старшего полицая.
Во дворе, а особенно в камерах с наступлением холодов, было строго запрещено разводить костры и разжигать печи. Нарушающие приказ коменданта избивались и расстреливались на месте. Во дворе у стены стояла виселица с готовой петлей.
Не спят только двое.
В камере учитель Николай Иванович задумал сварить вчерашние очистки от гнилой картошки, добытые на кухне во время обеда. Очистки он промыл и подготовил к варке в печи, где уже лежала нащипанная зубами кора от засохших деревьев. Сейчас он сварит и поест. А сытый помечтает о жене и сынишке. В мечтах подержит на руках годовалую дочку Веру.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.