Строки, добытые в боях - [49]

(Из воспоминаний Л. Славина)

Эпилог

Курганы щебня, горы кирпича.

Архивов важных драная бумага.

Горит пятно простого кумача

Над обнаженным куполом рейхстага.

В пыли дорог и золоте наград

Мы у своей расхаживаем цели.

Фамилиями нашими пестрят

Продымленные стены цитадели.

А первый, флагом осененный тем,

Решил остаться неизвестным свету.

Как мужество, что мы явили всем,

Ему еще названья тоже нету.

Сергей Наровчатов

Сергей Сергеевич Наровчатов родился 1920 году в городе Хвалынске. Детство провел на Колыме, в Магадане, там окончил школу. В 1937 году поступил в ИФЛИ. Писать начал рано, еще в школе. Первые стихи были опубликованы перед войной. В декабре 1939 года ушел добровольцем на финский фронт. Во время рейда по вражеским тылам был тяжело обморожен. По возвращении с фронта перешел в Литературный институт имени Горького. В первые дни Великой Отечественной войны вместе со всей комсомольской организацией, секретарем которой он был, снова ушел добровольцем в действующую армию. Был ранен. Затем служил в газете 2-й ударной армии — «Отважный воин». Воевал на Брянском и Волховском фронтах, был в осажденном Ленинграде. Награжден орденами Отечественной войны II степени, Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги». Вспоминая о фронтовой юности, С. Наровчатов пишет: «На войне я сформировался и как человек, и как поэт… Все я получил сполна — и горечь поражений, и счастье побед… Война наградила меня дружбой многих отличных людей, которых я встречал на своем пути гораздо больше, чем плохих. На войне я вступил в партию (до того я был комсомольцем), и принадлежность к этому великому коллективу стала с тех пор для меня так же естественна, как мое существование. Война научила писать меня те стихи, которыми я мог начать прямой разговор с читателем и услышать ответный отклик». Первая книга С. Наровчатова «Костер» вышла в 1948 году.

Отъезд

Проходим перроном, молодые до неприличия,

Утреннюю сводку оживленно комментируя.

Оружие личное,

Знаки различия,

Ремни непривычные:

Командиры!

Поезд на Брянск. Голубой, как вчерашние

Тосты и речи, прощальные здравицы.

И дождь над вокзалом. И крыши влажные,

И асфальт на перроне —

Все нам нравится!

Семафор на пути отправленье маячит

(После поймем — в окруженье прямо!).

А мама задумалась…

— Что ты, мама?

— На вторую войну уходишь, мальчик!

1941

Через сердце

В траншеях боевого охраненья

Читал я однокашникам стихи,

Что были, без сравненья и сомненья,

Строка к строке привычны и плохи.

В них было все: тоска по белолицей,

Любовь и кровь, разрыв и трын-трава,

Но нам тогда высокой небылицей

Казались полустертые слова.

Да не слова… Во всем стихотворенье

Такой светил неотраженный свет,

Такое беспокойство и горенье,

Что им слова не поспевали вслед.

И вдаль любая малость разрасталась,

И становилось сердцу невтерпеж…

Но тут же нам обида усмехалась:

«В атаку со стихами не пойдешь!»

Но дни прошли… И нам в глаза взглянули

Другие, непохожие стихи,

Я с ними в рост водил солдат на пули,

В штыки вставал на встречные штыки.

Но не было в них, праведных и строгих,

Той неуемной, светлой, ветровой —

Тревоги той, что в неумелых строках

Владычила над каждою строкой.

Мне век искать слова огня и стали,

Чтоб, накаляя души добела,

Они б людей в сраженья поднимали —

Свершать несовершимые дела.

Слова — чтоб как бинты на свежих ранах —

«Любовь и кровь», — они цвели б в крови,

Чтобы на всех земных меридианах

По ним учились азбуке любви.

Поэзия! Когда б на свете белом

Я так бы бредил женщиной земной…

Как беспредельность связана с пределом,

Так ты, наверно, связана со мной!

1946

В кольце

В том ли узнал я горесть,

Что круг до отказа сужен

Что спелой рябины горсть —

Весь мой обед и ужин?

О том ли вести мне речь,

В том ли моя забота,

Что страшно в ознобе слечь

Живым мертвецом в болото?

В том ли она, наконец,

Что у встречных полян и просек

Встречает дремучий свинец

Мою двадцать первую осень?

Нет, не о том моя речь,

Как мне себя сберечь…

Неволей твоей неволен,

Болью твоею болен,

Несчастьем твоим несчастлив —

Вот что мне сердце застит.

Когда б облегчить твою участь,

Сегодняшнюю да завтрашнюю,

Век бы прожил не мучась

В муке любой заправдашней.

Ну что бы я сам смог?

Что б я поделал с собою?

В непробудный упал бы мох

Нескошенной головою.

От семи смертей никуда не уйти:

Днем и ночью

С четырех сторон сторожат пути

Стаи волчьи.

И тут бы на жизни поставить крест…

Но, облапив ветвями густыми,

Вышуршит Брянский лес

Твое непокорное имя.

И пойдешь, как глядишь, — вперед.

Дождь не хлещет, огонь не палит,

И пуля тебя не берет,

И болезнь тебя с ног не валит.

От черного дня до светлого дня

Пусть крестит меня испытаньем огня.

Идя через версты глухие,

Тобой буду горд,

Тобой буду тверд,

Матерь моя Россия!

Октябрь, 1941

В те годы

Я проходил, скрипя зубами, мимо

Сожженных сел, казненных городов

По горестной, по русской, по родимой,

Завещанной от дедов и отцов.

Запоминал над деревнями пламя,

И ветер, разносивший жаркий прах,

И девушек, библейскими гвоздями

Распятых на райкомовских дверях.

И воронье кружилось без боязни,

И коршун рвал добычу на глазах,

И метил все бесчинства и все казни

Паучий извивающийся знак.

В своей печали древним песням равный,

Я сёла, словно летопись, листал

И в каждой бабе видел Ярославну,