Строители - [86]

Совещание было прервано.

Директор вежливо спросил: означает ли это, что техникум обязан выписать Гнату диплом немедленно?

Но Гнат покровительственно сказал, что он понимает — директор не в силах так просто выдать диплом. Существует целая бюрократия — экзамены, учеба… Он готов все это пройти.

После этого Гнат разъяснил непонятливому директору, что, как вежливый человек, он просто зашел познакомиться с людьми, с которыми ему придется несколько лет вкалывать. Совещание, конечно, он прервал, но их будет еще много. А вот как удачно получилось — он познакомился сразу со всеми преподавателями.

Директор, от имени всех присутствующих, заверил Гната, что педсовету было очень приятно познакомиться со столь известной личностью, но не разрешит ли Гнат закончить совещание…

Гнат засиделся у меня до полуночи.

Глава девятая Еще два письма в июне

Из Крыма.

От Николая Николаевича Скиридова.

Здравствуй, Виктор, не писал тебе целую неделю, — был занят. Да, не улыбайся, пожалуйста, тут такое дело завернулось. Понимаешь, на стройку приехал сам Израилов, Тонин начальник.

Тоня так волновалась, что у нее в тридцатиградусную жару посинели губы. Честно говоря, я тоже очень волновался. Всю жизнь спокойно встречал самое высокое начальство, а тут начальник какого-то захудалого стройуправления! Даже профессор и тот, глядя на нас, забеспокоился. Но расскажу все по порядку, сначала о Мурышкине.

Вечером, когда я, сидя на балконе, предавался весьма печальным мыслям, я увидел в саду человека в сером сиротском плаще, с тощим потрепанным портфелем, таким странным в наш портфельный век.

Он подошел к моему балкону и вежливо спросил, где можно видеть Скиридова.

Через минуту он входил в комнату. Это оказался твой изобретатель. Вот, думаю, подсунул мне Виктор чудака.

Я довольно холодно протянул изобретателю руку, но он так спокойно и доброжелательно улыбнулся, что куда-то улетучилось мое недоверие и, как это ни странно, даже мои печальные мысли.

Изобретатель снял свой сиротский плащ, сел в шезлонг и уставился на море. Обыкновенно к вечеру волны усиливаются. К моему удивлению, сейчас они тихонько и аккуратно набегали на полоску пляжа, вежливо шурша камушками, словно благожелательный взгляд Мурышкина успокаивал не только людей, но и своенравное Черное море.

Минут через пять изобретатель сказал:

— Хорошо тут.

Заметь, Виктор, он даже не добавил «у вас», как это обыкновенно говорят. Он не привязывал меня к этому месту, а следовательно, к больнице, тогда бы по логике вещей разговор коснулся моей болезни.

Так, улыбаясь морю, он просидел у меня минут двадцать. Потом поднялся:

— Пойду! — Он задержал мою руку. — А с бетонной установкой не беспокойтесь, завтра будет работать.

Если б это так уверенно сказал кто-нибудь другой, я бы, наверное, усмехнулся. Ему я поверил. Где ты его выкопал, Виктор?

Я открою тебе один секрет. Чтобы понять, что за человек перед тобой, нужно представить себе его совсем маленьким. Обычно мне это удавалось. Но вот, глядя на изобретателя, я никак не мог представить его себе маленьким. Мне кажется, он сразу и родился такой, с благожелательной, всепонимающей улыбкой.

— Не беспокойтесь, — повторил он.

Сейчас я уже был недоволен его сдержанностью, мне хотелось поведать ему свою боль, мысли.

— Куда вы уходите? Посидите, поговорим.

— Нет, пора, — девять. Вам отдыхать.

Когда на следующий день к одиннадцати часам я приехал на стройку, насос уже работал. Около него возился изобретатель.

Тоня с сияющими глазами стояла у установки, прижав руки к груди.

Она только кивнула мне. У нее было такое лицо, будто она молилась какому-то богу, может быть богу Техники.

Я утверждаю, Виктор, что из ста человек — все сто, из тысячи — вся тысяча на месте изобретателя сделали бы широкий жест в сторону бетонной установки: «Ну, что я вам говорил?..» Но Изобретатель (отныне и вовек буду писать это слово с большой буквы) сказал:

— Извините, не подаю руки, испачкал в масле.

В это время в ворота ворвалась автомашина с каркасами арматуры, затормозила около нас. Из кабины выскочил директор Читашвили.

— Ну, Николай, — он уже стал звать меня по имени, что, как я потом установил, означало высшую степень расположения, — принимай последние каркасы. — Он картинно показал на машину. — Раз Читашвили сказал, что завод твой, можешь быть уверен, Читашвили друга не подведет… Саша, давай накладные.

Из кабины вылез его помощник Саша. Он подошел к нам и молча протянул накладную.

— Я хочу, Николай, — закричал директор Читашвили, — чтобы ты лично расписался в получении последней партии каркасов. Саша, палку, побыстрее!

Вдруг глаза директора, в которых от избытка чувств блестела влага, остановились на бетонной установке.

— Это что? — спросил он озадаченно.

— Это установка, которая подает бетон по шлангу прямо в опалубку, — вытирая руки паклей, разъяснил Изобретатель.

— Что, что! — закричал директор Читашвили. — Ты что думаешь, Читашвили маленький, ничего не понимает? Так ты, наверное, товарищ, не знаю, как тебя зовут, считаешь?

— Зовут Степаном Петровичем, а маленьким вас назвать нельзя, — улыбаясь, ответил Изобретатель.

— Ты хочешь сказать, — гремел директор, — что этот паршивый растворонасос, — он мощной рукой ударил по насосу, от чего тот вздрогнул и стал чихать, — без людей, тачек подает сразу бетон в опалубку? Так ты хочешь сказать?