Стремнина - [97]

Утром к нему на квартиру, по предварительному уговору, заявился Виталий Сергеевич Волохов, с которым он познакомился в свою городскую бытность, незадолго до того, как его новому приятелю за какие-то неблаговидные дела пришлось распрощаться с трестом и довольствоваться весьма скромной должностью горного инспектора на Ангаре. За два года одинокой, скитальческой и запойной жизни от прежнего элегантного Волохова не осталось ничего. Это был весьма неказистый на вид человек в затрепанной брезентовой куртке, похожий на геолога, только что вызволенного из беды, состарившийся, небритый, с изможденным от пьянства лицом и навсегда осоловевшим взглядом.

Нелегкая участь была у этого бедняги…

Инспектор Волохов был наделен большой властью. В его обязанность входило строжайшее наблюдение за взрывными работами, которые велись не только на ангарских шиверах, но и на многих приисках и горных разработках в обширном районе — поболее иного европейского государства. Он постоянно колесил по своим владениям и всюду выискивал различные нарушения, допускаемые при хранении ВВ — взрывчатых веществ — и производстве взрывов. Обнаружив нарушения, он обязан был составлять соответствующие акты. В этом, собственно, и заключалась суть его государственной службы.

Но в местах, где зачастую допускались грубейшие нарушения техники безопасности, Волохова всегда встречали весьма радушно, угощали водкой и редкостной таежной снедью, охотно одалживали деньги, если случалась нужда, а она, как назло, случалась довольно часто. Вполне понятно, что он не мог составлять там акты. Он мог составлять их, как получалось само собой, только в тех местах, где его не любили и даже презирали. Но, к сожалению, случаи нарушений здесь были очень редкими и мелкими. Короче говоря, здесь не к чему было придираться, да и опасно, можно напороться на большой скандал. Вот и вертись, и соображай, и выгадывай…

При первой встрече на Ангаре, быстро захмелев, Волохов спросил:

— Ты, кажется, не рад нашей встрече? Извини, может быть, это и нетактично, но я рад. Как ни говори — коллеги, а теперь и друзья по несчастью.

— Ты ошибаешься, — ответил Родыгин. — Ситуация могла быть гораздо хуже.

— Да, считай, что тебе повезло. По крайней мере, можешь быть спокоен. Никаких гадостей против тебя не позволю.

В ту ночь Родыгин долго не мог уснуть, все думал о своей невезучей судьбе. Что его ожидает? Работы по реконструкции судового хода на Нижней Ангаре продлятся еще два года. А потом? Если загнали сюда, могут загнать и дальше: лиха беда начало. Впрочем, к тому времени Волохов окончательно сопьется и его прогонят, а на освобожденное место назначат находящегося не у дел некоего Родыгина. И тогда — на долгие годы жизнь таежного бродяги.

К удивлению Родыгина, Волохов оказался человеком твердого слова. За лето он не составил ни одного акта, который мог бы задеть его честь, и на все, что делается в прорабствах, равнодушно смотрел сквозь пальцы. Более того, по собственной задумке сочинил, а стилем он владел бойко, и отослал в трест несколько хвалебных донесений о Родыгине. Наконец, именно он, и никто другой, опять же без подсказки со стороны, дал восторженную информацию о взрывных работах на Нижней Ангаре, в которой своему другу и коллеге отводил главное место. Одним словом, в дни просветления, временно переходя со спиртного на клюквенную, Волохов немало потрудился над тем, чтобы всячески возвысить Родыгина как инженера и организатора. У Волохова была надежда, что тот в конце концов сам догадается, кто помогает ему возвратиться в город, и вспомнит при случае, что за добро надо платить добром.

Сегодня Волохов явился в своей обычной дорожной, затрепанной одежде и обувке, да еще с заржавевшим ружьишком и пустым рюкзаком — ни дать ни взять собрался налегке, ради развлечения, побродить по тайге: авось налетит глухарь. Но на сей раз его исхудавшее, морщинистое лицо было чисто выбрито, а просветленные глаза искрились умом и хитростью. Правда, без всякого промедления он попросил коньяку, зная, что этот редкостный напиток всегда водится у главного инженера.

— Не запьешь? — забеспокоился Родыгин.

— Исключено, — ответил Волохов твердо. — У нашего брата, как известно, в этой области существуют особые правила.

— Что скажешь о наших делах?

— Погоди, расширятся сосуды.

Выплеснув стопку в желтозубый рот, он сладостно, как язь на кормежке, почмокал губами в предвкушении действия коньяка и, когда наконец-то свершилось чудо, посоветовал:

— Работай, как зверь.

— Я вижу, коньяк на тебя совсем не действует, — съязвил Родыгин. — Здесь же сложный переплет. Не закончим прорезь на Буйной — с меня шкуру спустят. Закончим — самый лакомый кусок достанется кому-нибудь, а не мне. Но ведь обидно!

— Охотно верю, — согласился Волохов. — И все же повторяю: работай — кровь из ноздрей. Учти, с твоей репутацией… — Озорная веселинка, обычная для слегка захмелевших, блеснула в его глазах. — Кстати, как ты реагировал на заметку в газете о твоих достоинствах и победах?

— Не скрою, она мне понравилась, — скромно, как только удалось, признался Родыгин.

— Чем же?

— Прежде всего, написана со знанием дела. И потом — отличный слог…