Стремнина - [71]
— Жердняк-то весь вырубили.
— Надо искать по Медвежьей.
— А оттуда далеко таскать.
— И совсем не надо, Гриша, таскать жерди на плече, — заговорил Володя, опережая прораба и удивляясь тому, что самые разные дельные мысли рождаются у него сегодня необычайно легко. — Надо на бечеве поднять лодку по Медвежьей, нарубить там жердей нужной длины, нагрузить — и пошел! Один рейс — и хватит на весь день!
— Сам потише, — поддел его Уваров.
Володя быстро зажал себе рот.
Арсений положил руку на его плечо:
— Так и за десяток дней закончим…
— Закончим, — убежденно и счастливо ответил Володя.
— Только без тебя, однако.
— Доделаем прорезь, тогда и уеду, — ответил Володя. — Тут сейчас самая горячка.
— В институте попадет.
— Оправдаюсь!
На этом можно было и закончить сбор, но Морошка, оглядев прихожую, остановил свой взгляд на Демиде Назарыче:
— Батя, скажи свое слово.
— А чего тут еще говорить? — отозвался с порога Демид Назарыч. — Все обдумано.
— Скажи, батя, — привязался и Сергей Кисляев. — Тут у нас получается вроде собрания, все комсомольцы. А ты у нас — и парторг, и райком, и ЦК…
— Да ведь речи вы не любите.
— И не надо речей.
— Агитировать вас нечего.
— И не надо.
— А чего ж тогда? Одно могу сказать: ложитесь-ка поскорее спать, вставать-то пораньше будем.
— Я вот о чем хотел спросить… — заговорил Арсений Морошка. — Вытянем мы подряд, без отдыха, недельки две?
— А почему не вытянуть? — ответил Демид Назарыч. — Во время войны даже подростки вон какие чудеса творили! Конешно, куда лучше — работать спокойно, ровно. Одна выгода. А все же понимать надо так: были и будут еще случаи, когда надо работать не покладая рук, не считаясь со временем. Сейчас у нас такой случай.
— Вот и сказано, что надо! — заключил Кисляев. — Все решено. Отдыхать не будем, пока не закончим взрывные работы.
…Геля лежала в постели и рассеянно слушала негромкий разговор за перегородкой. Обидно было Геле, что в то время, когда на Буйной начинается самая горячая работа, ей приходится заботиться лишь о себе. Несмотря ни на что, у нее оставалась еще какая-то надежда, и она решила, как это ни страшно было, побывать у врача. Теперь она думала только о том, как заговорить с Морошкой о поездке в Железново.
Она не слышала, как взрывники покинули прорабскую. Очнулась, когда в ее комнатушку вошел Арсений. Он проговорил извиняющимся тоном:
— Я и не думал, что так кричать будут.
Еще в деревне, узнав от самой Гели, что с нею отчего-то вдруг сделалось дурно, Арсений сказал: «Не спала ночь да понервничала — вот и ослабла». Тем самым он избавил Гелю, не подозревая того, от немедленного признания. А как только возвратились на Буйную, заставил ее лечь в постель.
— Ты спи, спи, и завтра будешь здорова, — успокоил он ее сейчас, дотронувшись до ее лба.
— Не знаю, — ответила Геля с сомнением, боясь, что ей так и не удастся заговорить о поездке в Железново.
Но Арсений словно мгновенно догадался, в каком затруднении находится Геля, и добавил:
— Если же и завтра будешь чувствовать себя плохо, я отправлю тебя в Железново.
— Мешков-то я много нашила…
— Спи и ни о чем не думай.
И как только вопрос о поездке в Железново разрешился, да еще так легко, Геля быстро успокоилась и уснула, как в детстве, крепко, безмятежно…
IX
Разбудил Гелю низкий, трубный гудок на реке. Она уже хорошо различала голоса тех теплоходов, какие работали или часто бывали на Буйной. «Это «Могучий», — догадалась она без ошибки. — Как рано! Торопятся: все гонят и гонят. Или я проспала?» И оттого, должно быть, что проснулась она не от какого-то внутреннего толчка, а от судового гудка, ей прежде всего подумалось не о своей беде, а о том, что сегодня в прорабстве начинается горячая работа. Еще вчера, хотя она поневоле и была больше всего занята собой, ее душа все время тянулась к друзьям, собравшимся в прорабской, как и в тот вечер, когда она угощала их чаем с вареньем. Ей были очень приятны их споры, их волнение, их желание побыстрее закончить свое дело. Она незаметно, но до глубины души прониклась ощущением чего-то большого, значительного, что должно вскоре произойти на Буйной, и это ощущение возникло в ней мгновенно, как только она услышала гудок на реке.
Вскочив с постели, она подбежала к окну и, привстав на цыпочки, взглянула поверх занавесочки на Ангару: да, «Могучий» уже спускал плот по шивере, хотя легонький туманец еще тянулся над водой. «Торопятся, торопятся…» — снова подумалось Геле. И только теперь, у окна, ей вспомнилась ее потаенная беда. Но потому, что все существо Гели успело уже заполниться другим, воспоминание о ней, своей беде, не вызвало острой боли и не повергло в смятение. Тем более что после крепкого сна Геля чувствовала себя совершенно здоровой и бодрой. «Погожу-ка я в Железново… — решила она неожиданно. — Да, может, совсем и не надо…»
С обрыва, прикрываясь рукой от всходящего солнца, заливающего — сквозь горы — потоками света все плесо, Геля увидела, что в запретной зоне, несмотря на рань, уже много людей. Позади, на тропке, ведущей к избушкам бакенщиков, послышались шаги. С ведром в руке приближалась Марьяниха.
— Вы куда? — спросила ее Геля.
Смело открывайте эту книгу, читатель, и перед вами встанут необъятные просторы алтайских степей, где вечная юность нашего века совершает чудеса; вы услышите взмахи орлиных крыльев, нежнейший звон колосьев, биение влюбленных сердец и музыку богатого и прекрасного русского языка.Роман-газета № 9(213) 1960 г.Роман-газета № 10(214) 1960 г.
Роман воссоздает события первых месяцев Великой Отечественной войны - наступление гитлеровцев под Москвой осенью 1941 года и отпор, который дали ему советские воины. Автор показывает, как порой трудно и запутанно складываются человеческие судьбы. Одни становятся героями, другие встают на гибельный путь предательства. Через все произведение проходит образ белой березы - любимого дерева на Руси. Первое издание романа вышло в 1947 году и вскоре получило Сталинскую премию 1-й степени и поистине всенародное признание.
В годы войны каждый делал то, что выпадало на его долю. Мне было приказано взяться за перо. Известно, что сотрудник дивизионной газеты большую часть времени должен был находиться среди солдат, особенно во время боевых действий, а потом записывать и срочно доставлять в редакцию их рассказы о том, как они громят врага. В этом и заключалась основная суть его далеко не легкой воинской службы. Но иногда хотелось поведать однополчанам и о том, что видел в боях своими глазами, или рассказать о памятных встречах на освобожденной от вражеских полчищ русской земле.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.