Стремнина - [110]

— Только что, — ответила Геля.

— Опоздал… — Арсений медленно полуприкрыл ресницами глаза, думая, вероятно, о вчерашнем несчастье в прорабстве. — Что ж он сюда-то не идет?

— Твой катамаран осматривают.

— Привел?!

— По пути, говорят, прихватил…

— Встать бы мне! — опять заметался Арсений, но на сей раз даже и не сделал никакой попытки подняться. — Нельзя мне лежать-то сейчас, никак нельзя…

От обиды у него даже слегка задрожали губы. Он почувствовал себя совершенно несчастным и, взглянув на Гелю, неожиданно и смущенно попросил:

— Посиди со мной, а?

Вскоре появился Григорий Лукьянович Завьялов. Ни вчера, ни сегодня у него не нашлось времени побриться, он густо зарос седой щетиной и оттого выглядел старым и усталым человеком. Для него недаром прошли хлопоты на Каменке, а тут еще такая беда на Буйной… На душе у него, как говорится, кошки скребли, но заговорил он оживленно, с подковыркой:

— Ты что, притворяешься, да? Я так и знал.

— Ловко? — тоже оживляясь, спросил Арсений.

— Одно загляденье. — Он присел на табурет у кровати, ощупал лоб Морошки. — Ну, хватит, прекратить это баловство. За денек отлежишься — и вставай. Да скорей за дело.

— Придется ли? — быстро меняясь в лице, заговорил Арсений. — Вы все знаете? За погубленных людей ответ держать надо. Да вдобавок тут еще Родыгу отвалтузили. Сегодня, должно быть, милиция нагрянет. Обещался всех засудить.

— Не засудит, — ответил Завьялов. — Сегодня утром из Погорюя я разговаривал с ним. От него все и узнал. Вот послушай-ка, что он говорит… В гибели людей никто не виноват. Испытания проводились под его личным руководством и наблюдением горного инспектора. Все делалось с полным соблюдением техники безопасности. Произошло несчастье, какие, к сожалению, не исключены на взрывных работах.

— Ох, брехун! — простонал Морошка.

— Погоди, дослушай, — продолжал Завьялов. — Вот так он все и объяснил вчера в милиции. Да еще добавил, что заряд к отпалке готовил опытнейший взрывник. Отчего воспламенился второй заряд — одному богу известно. Слушай, слушай. И еще сказал, что Демид Назарыч и ты, спасая людей, проявили подлинное геройство.

Морошка даже скрипнул зубами:

— Ох, негодяй!

— В милиции, сказал он мне, вполне удовлетворены его объяснением и особой бумагой горного инспектора. Но это же чушь!

Арсений слушал и не верил своим ушам. Сколько ни напрягал мозг, ему никак не удавалось уразуметь, что же произошло с Родыгиным по возвращении в Железново? Отчего с ним стряслась такая крутая перемена? Отчего?

— Ну, небывальщина! — заговорил Морошка в полнейшей растерянности, весь взомлев от неожиданного оборота дела. — Хочет, чтобы все было шито-крыто? Люди погибли — и виновных нет? Рыло ему своротили — и хоть бы что! Ой, чудно мне…

— Так и не можешь догадаться, что случилось? — Завьялов даже улыбнулся, глядя на бледного, измученного прораба, хотя и вымученной, горькой улыбкой. — А все, Арсений, очень просто. Уходил он вчера отсюда, конечно, с определенным решением свалить всю вину за гибель людей на Демида Назарыча и тебя. Да на том и покончить с вами, раз больше не нужны, а самому и доделать прорезь. Вроде спасти дело. Но когда он явился в Железново, в конторе его ждала радиограмма. Я ее тоже получил в пути. Его отзывают, братец ты мой, в трест, на высокий пост. Уже сработала слава, какой он добился здесь за лето. Тут тоже не без автоматики…

И откуда только у Арсения взялись силы? Он разом поднялся на кровати…

— Неужто все правда, а? — выкрикнул он, хватаясь за руку Завьялова. — Ах, ловкач! Сухим из Ангары выбрался! Не видал такого…

— Мы сами помогли, — сказал Завьялов.

— Особенно я постарался…

— Ты по молодости, а вот я… — Не раз тяжко вздохнулось Завьялову, пока он собрался с духом вновь, как и при прошлой встрече, поведать о своей вине. — Все выжидал. Все боялся, что тяжба с ним помешает делу. Откладывал на потом, а вышло хуже. Таким, как Родыгин, только на руку наше примиренчество и слюнтяйство. Пока мы гадаем, они действуют. Да и автоматика на их стороне. Как видишь, она опередила. Все можно отложить, да не бой с этими семиголовыми гадами.

— Зря его не унесло! — пожалел Морошка.

— Ну, а теперь, когда он получил повышение, ему, как ты сам понимаешь, нет никакого расчета раздувать здешнюю историю, — добавил Завьялов. — Наоборот, ему хочется замять ее, следует замять, а то ведь следом может потянуться дело!

— Это матерый варнак, — сказал Морошка. — Он может далеко уйти, в большие горы. До смерти обидно! Ведь я рассказал бы следователю все, как было. Наперво — о себе: взбунтуй я, откажись от испытаний — и ничего бы не случилось. Но и Родыгину я собирался отвалить полной мерой. Как же теперь быть? Может, для верности, в райком, а?

— Астахов все уже знает, — сообщил Завьялов. — Вчера он побывал в больнице у Демида Назарыча.

— У бати? Как он там, наш горемыка?

— Сегодня ему сделают операцию.

Арсений со стоном повалился на подушку, закрыл руками лицо. Стараясь успокоить его, Григорий Лукьянович, выждав какое-то время, рассказал о своем утреннем разговоре с секретарем райкома по рации.

— Астахов сам взялся за это дело, — сообщил он и легонько подмигнул: дескать, события, как видишь, принимают совсем иной оборот. — Сегодня он вызовет к себе Родыгина. И я думаю, что тому вряд ли удастся замять дело и, несмотря на вызов, прошмыгнуть мимо райкома.