Стремглав к обрыву - [80]

Меня успокаивала ее уверенность, убаюкивали ее обобщения. В ту пору жизнь казалась мне намного сложнее, чем до замужества, но мне не хотелось постигать эту сложность. Я предпочитала ограничиться простым решением насущных проблем.

У меня появилась привычка гулять после ужина, возможно потому, что надоело часами молча сидеть в гостиной с Уолтером. Если я чем-нибудь отрывала его от чтения, обязательно начинался спор, неизбежно заканчивавшийся пошлой сварой. Поэтому я сначала бесцельно бродила по комнатам, потом надевала пальто и объявляла, что иду гулять. Вскоре и эти прогулки сделались яблоком раздора.

– Ты никогда не надеваешь халат по вечерам, словно в любой момент готова выскочить из дома, – сказал он однажды.

– Не могу найти себе места.

– Это заметно.

– Я всегда была такой. Ты же знаешь, я люблю ходить.

Он не ответил.

– Если хочешь, пойдем вместе. Я буду рада. Иногда вечером мне просто необходимо немного погулять.

– Я устаю – я, видишь ли, весь день работаю.

Намек на то, что, женившись на мне, он взял на себя определенные обязательства и теперь вынужден работать вдвое больше.

– Понимаю. Поэтому я и не звала тебя с собой.

Потом, словно меня гнала какая-то сила, я выходила из дома и по Пятой шла к центру. Представляла себе, что рядом со мной Дэвид. Уолтер куда-то исчез, может, погиб в авиакатастрофе, а может, его и вовсе никогда не было. Мы с Дэвидом иногда молчим, иногда беззлобно спорим о пустяках. Между нами нет ожесточения. Мы наконец научились понимать друг друга. Но как только мы доходим до 57-й улицы, все кончается. Дэвид исчезает в толпе. Но домой возвращаться все равно не хотелось. Я останавливала такси и называла шоферу адрес Хелен.

– Руфь, – взволнованно произнесла она, когда я пришла в один из вторников в марте, – входи и слушай. Да, конечно, сними пальто. Я непременно должна тебе это прочесть, – помахав книгой, которую держала в руке. – Билли доводит меня до бешенства – не желает оценить, упрямец.

Билли был ее новым питомцем. Она подобрала его в канун Нового года на распродаже в одном из больших универмагов. Он пытался решить свои финансовые проблемы и стащил шарф, но тут же был уличен в краже Хелен, которая выбирала пижамы у соседнего прилавка, и продавцом, собиравшимся привлечь к Билли внимание детектива. Во избежание скандала Хелен предложила заплатить за шарф (вместе с шестью парами пижам, выбранными ею для себя) и покончить с этим. Продавец охотно согласился, и через несколько минут она и Билли вышли на улицу, где она отдала ему шарф, угостила кофе и выяснила, что он в Нью-Йорке уже неделю, что за пять дней истратил деньги, которых должно было хватить на месяц, и что последние две ночи провел в парадных. Он устроился в кинотеатр билетером, но только со следующей недели, и не знает, что ему теперь делать. Хелен привела его домой и поселила в комнате Лотты, предупредив: ему придется выкатываться, когда приедет дочь, а так может жить сколько хочет. О порядке в комнате она не беспокоилась – он оказался аккуратным, как старая дева, и целыми днями подбирал за Хелен вещи, которые она везде раскидывала.

Ему было девятнадцать лет. Невысокого роста, тоненький, смуглый, с черными волосами и большими, как у олененка, глазами. Впечатление несколько портили огромные темные подглазья. Его вполне можно было представить где-нибудь в итальянском порту, зазывающим иностранцев к своей красотке сестре; на самом деле шесть поколений его предков были фермерами в штате Мэн.

Хелен бросила мое пальто на стул в прихожей и провела меня в гостиную. У Билли был выходной, он сидел на диване и вязал свитер. Он его вязал уже несколько недель и говорил, что для Хелен, но ей свитер был явно велик.

– Привет, – сказал Билли. – У тебя красивая блузка.

– Спасибо.

– Ну, ладно, – вмешалась Хелен, – слушай. – И она зачитала отрывок из книги какого-то русского писателя, где он рассказывал о благотворительной школе для крестьян, которую организовал один помещик. Местные мужики жаловались автору на своих сыновей – мол, никто теперь не хочет работать на земле, каждый метит в управляющие.

Она захлопнула книгу и торжествующе посмотрела на нас:

– Это написано в России в первой половине прошлого века. Думаете, мир с тех пор поумнел? Нисколько. Поверь мне, Руфь…

Я внимательно слушала и время от времени в знак согласия кивала головой. У меня были кое-какие сомнения, но не хотелось их высказывать, не хотелось задавать вопросов, впрочем, она и не побуждала меня к этому. Немного погодя я подошла к буфету и смешала себе коктейль. Билли попросил ему тоже налить. Хелен отказалась от выпивки, объяснив, что это мешает ей думать. Я улыбнулась: на меня подобное действие оказывала она сама.

– Скажи честно, Билли, тебе все это тоже кажется забавным? – спросила она, неверно истолковав мою улыбку.

– Знаешь, Хелен, – мечтательно ответил он, – ты похожа на моего деда.

Она повернулась ко мне с недовольной гримасой:

– Что с вами говорить! Вы оба столько же смыслите в политике…

Я лукаво улыбнулась ей:

– Зато Уолтер в последнее время страшно интересуется политикой. Ходит на собрания демократов. Заставил своего секретаря размножать листовки в поддержку Стивенсона.