Стрелы Немой скалы - [37]

— Назад!

На секунду Виктор останавливается, и вдруг огромная сила бросает его на тропу.

Пыль от взрыва оседает медленно. Оглушенный Доржу подходит к Медведеву и Скворцову. Те смотрят на него и не могут объяснить случившееся. Пыль оседает, и они видят на тропе Виктора, кровь на его лице и бросаются к нему. И вдруг что-то останавливает их. Что-то изменилось вокруг. Чего-то нет.

Нет! Больше нет ниши с надписями и стрелами. Священная ниша Немой скалы исчезла в груде гранитных обломков, и только утес Хайрахан бросает тень на вздымающуюся грудь Виктора.

…Или к сердцу народа

Николай привез врача, а Медведев остался в Кызыл-Мажалыке выяснить причину взрыва. Ни Виктор, которому врач обещал скорое выздоровление, ни Андрей не хотели покинуть Немую скалу. Когда беспокойство за друга прошло, Андрей решил попытаться разыскать в обломках стены ниши прежние тексты и стрелы. Никто не мог сказать, сколь долгим мог быть этот путь, но, чтобы проникнуть в тайну Немой скалы, другого выбора не было. Доржу, решивший не покидать друзей, пока они остаются в горах, был за кашевара и санитара, а также помогал Скворцову разбирать гранитные осколки. Через два дня Виктор мог встать, но ему не разрешали возиться с камнями. От малейшего напряжения кровь просачивалась сквозь повязку на лбу.

Он обычно усаживался в тени утеса Хайрахан и ждал каких-нибудь обнадеживающих результатов поисков. Вдали глухо раздавались взрывы. Поселку требовался строительный камень, и подрывники обрушивали горные уступы. На третий день, когда стало ясно, что копаться в развалинах придется очень долго, из поселка вернулся Медведев. Он с сомнением посмотрел на труд Андрея, но ничего не сказал. Его растревожили какое-то уныние, надломленность, царившие в лагере. Надо было ободрить друзей. Дождавшись обеда, Евгений Петрович спросил Виктора:

— Устали небось, надоело?

— Мне-то что. Я сижу — они работают. Им, наверное, надоело. По-честному, мало надежды. Рисунок и надписи были сделаны краской. Она могла отлететь при взрыве.

Андрей промолчал, Доржу тем более.

— Если бы не взрывные работы, которые ведутся здесь, я бы решил, что взрыв подстроен Веденским. Есть сведения, что он был в поселке за два дня до встречи на Усинском тракте, хотя подрывники утверждают, что взрывчатка лежала самое близкое в трехстах метрах от ниши. Как все случилось — неясно; сейчас о взрыве уже знают в Москве и, надеюсь, спросят у Веденского. Я думаю, что вам стоит заняться другими объектами и памятниками, а здесь поработают школьники. Я уже договорился. Завтра пятьдесят шесть сорванцов за день разберут всю нишу, да еще и этот утес прихватят. Не вешать носа. Забирайте машину и осмотрите хотя бы прилегающие отроги.

Сообщение о школьниках было принято с энтузиазмом, но предложение покинуть нишу друзья отвергли. Они не станут меланхоликами, они долго искали к ней путь и обещают перенести стоически свое поражение. Если… если разбор завала не даст возможности реставрировать тексты. Может быть, еще есть надежда. Сохранились же краски на протяжении тысячелетия, неужели взрыв мгновенно уничтожил их?

— Отец!

Голос шел от подножия, и, услышав его, Доржу посмотрел вниз. Верхом на низкорослом скакуне сидел Кении. Он махал обеими руками и звал:

— Отец! Я приехал!

Покидая келью Косого ламы, Кенин захватил с собой книгу в деревянном переплете. В монастырских стенах нечего было больше делать. На дворе, усевшись у рюкзака, он предложил старику разделить с ним пищу. Держа в одной руке кусок колбасы, Кенин другой листал трактат о Будде Будущего, лежащий на коленях. Через несколько страниц выпал лист шелковой бумаги. Старик поднял его, перевернул лицевой стороной и протянул Кенину:

— Какой-то рисунок.

Верхняя часть рисунка была отрезана, а на оставшейся изображен сидящий на лотосе Будда, две стрелы и девять строк текста. Последние три строки были написаны по-монгольски, остальные — орхонскими знаками.

Кенин знал монгольский и прочитал надпись.

— Мудрость от древних, как сокровенное слово божества на лотосе, передает проникновение в знание — сокровище бытия.

Старик удивленно посмотрел на него.

— Ты говоришь как-то замысловато. Чему ты радуешься, ведь мы ничего не нашли?

— Нашли, отец, что-то нашли!

Кенин, внук Балбала, был уверен, что нашел рисунок священной ниши легендарной Немой скалы!

Старик не понимал радости молодого человека и незаметно покинул монастырский двор.

Вместо того чтобы тут же отправиться в Бижиктыг-Хая, Кенин решил поделиться открытием с отцом. Дома его ждал вызов в институт и сообщение об отъезде отца с экспедицией в Барлыкскую степь. Зачем отец поехал туда, никто не знал. Из института Кенин на машине выехал в Кызыл-Мажалык. Через день он был в поселке, нанял лошадей и, положив телеграмму для профессора Медведева вместе с рисунком из кельи Косого ламы в нагрудный карман, пустился вскачь к легендарной Немой скале. Он уже знал о взрыве священной ниши и чувствовал себя совершенно необходимым людям, прибывшим, чтобы разгадать загадку стрел.

«Сюда, сынок!» — радостно крикнул Доржу, и Кенин, стегнув скакуна, понесся по тропе. Конь, привычный к горным дорогам, легко обходил валуны.