Стрела Кушиэля. Редкий дар - [2]

Ущербным как я, конечно, что доказывает правоту дуэйны. Глупо отрицать очевидное.

Так как отец не смог получить возлюбленную, достигнув соглашения с Двором Ночи, он уговорил ее бежать. Мать была вольна это сделать, так как закончила свой туар в девятнадцать лет. Воспользовавшись позвякивающими в кошельке отца монетами, милостью деда и матушкиным приданым, заработанным после окончания туара, они улизнули.

Уверена, хотя мне и не представилось случая поинтересоваться у них самих (с четырех лет я больше никогда не видела своих родителей), что они надеялись произвести на свет идеальное дитя, сокровище Дома, которое дуэйна примет с распростертыми объятиями, дабы холить и лелеять, учить любить Благословенного Элуа и служить Наамах. Надеялись, что когда я закончу свой туар, Дом выделит моим родителям десятину. Уверена, именно так они и думали.

Наверняка, мечтать о таком будущем и приближать его любовникам было приятно.

Двор Ночи не склонен к излишней жестокости, и на время родов Дом Жасмина приютил мою мать. Неутвержденному мужу содержания из казны Дома не полагалось, но брак признали и смирились с ним, так как обряд был проведен по всем правилам перед лицом деревенского жреца Элуа. Если бы планы новобрачных сбылись, если бы моя внешность и зарождающийся характер соответствовали критериям Дома Жасмина, меня оставили бы там, чтобы вырастить для служения. Если бы я удовлетворяла требованиям какого-то другого Дома — как почти и получилось, — тамошняя дуэйна уплатила бы залог за мое воспитание до десяти лет: в этом возрасте меня официально приняли бы в новый Дом. В любом из этих вариантов мать смогла бы обучать новых посвященных и получать пенсию в счет моего туара. Так как мошна моего отца, как бы щедро он не изливал страсть, не полнилась золотом, именно на такой исход мои родители и рассчитывали.

Но, когда стало очевидно, что красная точка в моем глазу — явление постоянное, дуэйна подвела черту. Я неполноценна. Ни один из тринадцати домов не принимал в посвященные людей с изъянами. Родителям сообщили, что Дом Жасмина не согласен оплачивать мое содержание и, если моя мать желает остаться, она обязана обеспечивать нас обеих, служа Наамах, а не выступая в роли наставницы.

Пусть отец был небогат, он умел чувствовать, и гордость была одним из чувств, которые им владели. Он взял мою мать в жены и желал, чтобы она угождала только ему, а не возлагала свои прелести на алтарь Наамах. Пьер Кантрель вымолил у своего отца разрешение сопровождать торговый караван в Каэрдианский Союз и, взяв с собой мою мать и двухлетнюю меня, отправился искать удачи.

Думаю, неудивительно, что после долгого изматывающего пути, на протяжении которого отец заключал сделки и с разбойниками, и с солдатами-наемниками — которые мало различались, так как Тиберий пал и дороги утратили безопасность, — караван потерпел убытки. Каэрдианцы больше не правили империей, но превратились в ушлых торговцев.

Поэтому два года спустя мы вернулись на родину с грузом воспоминаний о всевозможных тяготах и почти без гроша. Конечно, я мало что помню. Лучше всего в памяти отложилась дорога, ее запахи и цвета, и один из наемников, который взял на себя обязательство охранять меня — выходец из племен Скальдии, северянин из тех, кто больше вола и уродливее греха. Мне нравилось дергать его за вислые усы; это его забавляло, а меня смешило. С помощью окситанского языка и искусной жестикуляции он втолковал мне, что у него есть жена и дочь моего возраста, по которым он скучает. Когда пути наемников и нашего каравана разошлись, я тосковала по своему великану еще много долгих месяцев.

О родителях я отчетливо помню только то, что они много времени проводили вместе и очень любили друг друга, но мной почти не занимались. В дороге отец не имел свободной минуты, защищая честь своей благоверной. Едва кто-то углядел, что спина моей матери украшена туаром Наамах, предложения стали поступать каждый день, и некоторые из них подкреплялись приставленным к горлу ножом. Но Пьер берег добродетель своей Лилианы ото всех, берег для себя. Когда мы вернулись в Город, у нее уже начал расти живот.

Неудачливому караванщику, не утратившему мужества, хватило безрассудства молить своего отца об еще одной попытке. Пьер утверждал, что маршрут был слишком долог, караван плохо снаряжен, а сам он до глупости наивен в вопросах торговли, но, усвоив урок, он сумеет поймать удачу за хвост. На сей раз мой дед, достопочтенный торговец, выставил жесткое условие. Он согласился дать моим родителям второй шанс, если те расплатятся за товар из собственного кармана.

Что еще им оставалось делать? Полагаю, другого выхода не было. Помимо умений моей матери, которыми отец не разрешал торговать, я была их единственным имуществом. Справедливости ради, родители не допускали мысли о продаже меня в служение на открытом рынке. До этого все равно дошло бы, но я сомневаюсь, что мои мать и отец были способны заглянуть так далеко. Нет, вместо этого моя мать, которую в конце концов я должна за это благословить, набралась мужества и вымолила аудиенцию у дуэйны Дома Кактуса.