Стрекоза в янтаре. Время сражений - [7]

* * *

Однажды я отправилась в свой очередной поход – на сей раз мне предстояло посетить две семьи, жившие на западной оконечности нашего поместья. У Кирбисов и Уэстон-Фрэзеров все было нормально, и я сразу же пустилась в обратный путь. На вершине холма присела под большим буковым деревом немного отдохнуть перед дальней дорогой. Солнце начинало клониться к закату, но еще не достигло макушек сосен, венчавших горный кряж на западе владений Лаллиброха. Мир вокруг был полон волшебных красок осени.

Опавшая листва бука была холодной и скользкой. Но крона дерева еще была густой, чуть красноватые листки держались на ветвях. Я прижалась спиной к гладкому стволу дерева и закрыла глаза, переключая внимание с яркости спелого ячменного поля на красноватый цвет, который имеет изнанка век, если смотреть на свет.

В домах, которые я посетила, было душно. От спертого воздуха заболела голова, и сейчас я сидела, глубоко вдыхая свежий, целительный воздух, и пыталась повторить то, что проделал со мной господин Раймон в «Обители ангелов», а именно – исходя из собственных ощущений, представить себе, как выглядят мои внутренние органы, когда они функционируют нормально.

Я села, спокойно сложив руки на коленях, и прислушалась к биению сердца. Сначала оно билось часто от напряжения при подъеме на холм, потом успокоилось и обрело нормальный ритм. Осенний ветерок играл моими кудряшками и охлаждал горящие щеки.

Смежив веки, я мысленно следовала по пути, который проходит моя кровь. От сокрытых толстых стенок сердечных камер, темно-пурпурная, она бежит через легочную артерию, стремительно краснея по мере того, как меха легких сбрасывают в нее гнет кислорода. Резкими взрывными толчками она проходит через арку аорты и в прихотливой гонке устремляется вверх и вниз по сонным, почечным и подключичным артериям. Я следила за движением своей крови до самых крошечных капилляров, которые, подобно цветам, распускались красными прямо под поверхностью кожи. Я чувствовала, как эта жидкость пульсирует и движется во все частях моего тела, и вспомнила охватившее меня в прошлый раз ощущение здоровья и совершенства. Покоя.

Я сидела неподвижно, стараясь дышать размеренно. Я была вялой и уставшей, как после любовного акта. Тело расслаблено, губы слегка набухли, а прикосновение одежды к телу подобно ласкающим движениям рук Джейми. Я не случайно вспомнила о муже. Я всегда мысленно призывала его, когда была больна или расстроена. Его любовь необходима мне, как воздух. Я грезила о нем во сне и наяву. Мое тело вспыхнуло и запылало, и, когда силы вернулись ко мне, я страстно возжелала близости с ним.

Головная боль постепенно прошла. Я посидела с минуту, дыша полной грудью, встала и зашагала к дому.

* * *

У меня фактически никогда не было дома. Осиротев в пять лет, следующие тринадцать я провела со своим дядей Лэмом в палатках на пыльных площадках, в пещерах, в приспособленных под жилье отсеках пустых пирамид. Мой дядя Квентин Лэмберт Бошан, магистр естественных наук, доктор философии, член Королевского археологического общества и так далее, знаменитый археолог, предпринял множество экспедиций, и результаты раскопок сделали его имя известным всему миру задолго до того, как автомобильная катастрофа оборвала жизнь его брата, моего отца, и вбросила меня в его жизнь.

Не колеблясь, дядя решил отдать меня в пансион. По натуре не склонная безропотно подчиняться судьбе, я категорически отказалась отправляться в какой бы то ни было пансион на обучение. Тогда дядя, разглядев во мне что-то, что действительно роднило нас, избавил меня от общепринятого для детей моего возраста образа жизни с определенным распорядком дня, предусматривающим занятия, чистые простыни и ежедневные ванны, и стал таскать меня с собой по всему свету.

Моя бродячая жизнь продолжалась и с Фрэнком, но теперь – по университетам, потому что раскопками на поприще истории обычно занимаются в кабинетах. Поэтому я более спокойно, чем большинство людей, восприняла неудобства, связанные с войной, начавшейся в 1939 году.

Я переехала из нашей съемной квартиры в общежитие для медсестер при Пемброкской больнице, оттуда – в полевой госпиталь во Франции и снова в Пемброк перед окончанием войны. Потом последовало несколько коротких месяцев с Фрэнком, до того как мы отправились в Шотландию, чтобы заново обрести друг друга. Вместо этого мы раз и навсегда потеряли друг друга, когда я глупости отправилась в злополучный круг из гигантских каменных столбов и шагнула в прошлое, ставшее моим настоящим.

Мне казалось странным и удивительным просыпаться в верхней спальне Лаллиброха рядом с Джейми и наблюдать, как первые лучи солнца касаются его лица. Чудом мне казалось и то, что он родился на этой кровати. Все звуки старого дома, от скрипа половиц до шагов рано поднимающейся горничной, или дождя, барабанящего по крыше, были знакомы ему с детства. Он так привык к ним, что уже не замечал, а для меня они были внове.

Его мать, Элен, посадила когда-то перед входом в дом розовый куст, цветущий осенью. Его нежный аромат достигал окна спальни. Казалось, что это она сама приходит сюда, чтобы благословить нас.