Стрекоза в янтаре. Время сражений - [5]

Мы развили бурную деятельность и, когда пошел дождь, сидели в гостиной, развязывая пакеты, привезенные из Франции, одновременно любуясь маленькой Мэгги, ее голубыми глазками и пушистыми волосиками. Ее старший брат, Джейми, был уже четырехлетним крепышом. Искренне восхищаясь малышами и наблюдая, как Дженни время от времени ласково касается рукой их круглых головок, я невольно испытывала приступы острой боли.

– Ты что-то сказала о Фергюсе, кто это? – спросила Дженни.

– Фергюс? – Я запнулась, не зная, как отрекомендовать его: для карманного вора вряд ли найдется работа на ферме. – Джейми взял его под свою опеку.

– Да? – Дженни призадумалась, а потом объявила свое решение: – Ну, тогда, думаю, он может спать на конюшне.

Она взглянула на окно, которое заливали потоки дождя, и продолжила:

– Надеюсь, они недолго будут искать овец. Я приготовила вкусный обед, и мне не хочется, чтобы он перестаивал.

Вскоре действительно стемнело, и Мэри Макнаб накрыла на стол. Она была маленькой, хрупкой женщиной с темно-каштановыми волосами и настороженным взглядом. Тревожное выражение на ее лице тут же сменилось улыбкой, когда Рэбби вернулся из конюшни и направился на кухню, сердито вопрошая, когда же будет обед.

– Когда вернутся мужчины, милый. Ты же знаешь. А сейчас пойди и умойся.

Когда же мужчины вернулись, стало ясно, что они больше нуждаются в мытье, чем Рэбби. Продрогшие, насквозь промокшие, в грязи по колено, они медленно вошли в гостиную. Айен стащил с себя плед и повесил его сушиться у камина. У жаркого огня от пледа тут же повалил пар. Фергюс, ошеломленный первым знакомством с фермерской жизнью, просто сел там, где стоял, и бессмысленно уставился в пол.

Дженни взглянула на брата, которого не видела почти год. Оглядев его с головы, мокрой от дождя, и до ног, заляпанных грязью, она указала рукой на дверь.

– Выйди и сними обувь, – твердым голосом приказала она. – И если тебе придется побывать в поле, не забудь помочиться на дверной косяк при возращении. Таким образом отвадишь от дома привидения, – пояснила она мне тихо, бросив быстрый взгляд на дверь, за которой только что скрылась Мэри Макнаб.

Джейми, который успел повалиться в кресло, открыл один глаз и бросил на сестру хмурый взгляд:

– Я высадился на берегу Шотландии чуть живой, четырехдневные скитания в пути основательно подорвали мои силы, я уже готов переступить порог дома, чтобы промочить горло, но тут мне велят отправиться на поиски каких-то овец и обшарить все окрестности, утопая по колено в грязи… И вот, когда я наконец здесь, ты заставляешь меня снова отправиться на холод – писать на дверной косяк. Ха!

И он опять закрыл глаза, сложил руки на груди и уселся поудобнее в кресло, всем своим видом демонстрируя протест против такого обращения.

– Джейми, дорогой, – сладким голосом пропела сестра, – ты хочешь есть или мне отдать твой обед собакам?

Какое-то время Джейми сидел неподвижно, прикрыв глаза. Затем, присвистнув, покорно поднялся на ноги. Он шутливо толкнул плечом Айена, и они отправились за дверь следом за Муртой, который был уже на улице. Проходя мимо сонного Фергюса, Джейми схватил его за руку, поднял на ноги и потащил за собой.

– Добро пожаловать домой, – угрюмо сказал Джейми и, бросив тоскливый взгляд на очаг и виски, снова нырнул в ночную темень.

Глава 31 Вести из Парижа

После отнюдь не триумфального возращения в Лаллиброх вскоре все благополучно устроилось. Джейми с головой окунулся в хозяйственные дела, будто никуда и не уезжал. Я тоже легко адаптировалась к фермерскому быту. Была ранняя осень, частые дожди чередовались с теплыми, солнечными днями, от которых становилось светло на душе.

Жизнь на ферме била ключом, полным ходом шла уборка урожая и подготовка к предстоящей зиме. Лаллиброх – довольно глухое место даже по меркам горных районов Шотландии. Оно фактически было оторвано от внешнего мира, но почту нам все же доставляли. Внешний мир казался чем-то нереальным, словно бы я никогда не танцевала в зеркальных залах Версаля. Но письма напоминали мне о Франции. Перед мысленным взором вставала улица Тремулен с тополиными деревьями, я слышала звон церковного колокола в «Обители ангелов».

У Луизы родился ребенок – мальчик. Ее письма, изобилующие восклицательными знаками, были полны описаний ее божественного Генри или его отца, мнимого или настоящего, – какая разница?

В письме Карла Стюарта, пришедшем на месяц позже, ничего не говорилось о ребенке, но, по словам Джейми, оно было более невразумительным, чем обычно, полным неясных планов и смутных надежд.

Граф Map писал серьезно и рассудительно, но его недовольство Карлом было очевидным. Красавчик принц Чарли ведет себя возмутительно. Груб и придирчив по отношению к самым верным своим сторонникам, не ценит истинных приверженцев, оскорбляет их, болтает всякий вздор и – как можно было понять, читая между строк, – основательно пьет.

Матушка Хильдегард писала время от времени лаконичные, но вместе с тем информативные письма, видимо с трудом улучая для этого момент среди своих многочисленных повседневных дел и обязанностей. Каждое письмо неизменно кончалось одними и теми же словами: «Бутон тоже шлет свои наилучшие пожелания».