Стрекоза в янтаре. Разделенные веками - [188]

Он кивнул, улыбаясь:

– Все в порядке. Наше дело выгорело.

Я почувствовала огромное облегчение.

– Слава богу. Ты хочешь сказать, что лекарства хорошо подействовали на Мурту?

– Вовсе нет. Я хочу сказать, что они хорошо подействовали на меня.

Освободившись от страха и гнева, я почувствовала себя обновленной. Запах омытого дождем винограда был терпок и сладок, а благословенное тепло тела Джейми согревало меня, пока он рассказывал мне о пиратстве на море.

– Некоторые люди словно рождены для моря, англичаночка, – говорил он. – Но боюсь, я к таковым не отношусь.

– Я знаю. Тебя укачивало?

– Ужасно, – уверял он меня.

Возле Орвиэто штормило, и через час стало ясно, что Джейми не сможет выполнить отведенную ему роль в задуманной операции.

– Я ни на что не был способен, только лежал в гамаке и стонал. Вот тогда-то я и решил, что мне тоже следует заболеть оспой.

Он и Мурта быстро поменялись ролями, и через двадцать четыре часа капитан «Саламандры», к своему ужасу, обнаружил на борту оспу.

Джейми энергично почесал шею, как будто бы снова почувствовал выступившие на ней волдыри.

– Когда они обнаружили у меня «оспу», первым их побуждением было выбросить меня за борт, и надо сказать, что в тот момент я был бы этому только рад. Ты когда-нибудь страдала морской болезнью, англичаночка?

– Слава богу, нет, – содрогнулась я при мысли об этом. – А что Мурта? Надеюсь, он остановил их?

– О да. Он ужасно свирепый, наш Мурта. Он спал на полу у порога двери, держа руку на эфесе кинжала. И так было всю дорогу до Бильбао.

Оказавшись перед выбором: плыть в Гавр и лишиться всего груза или вернуться в Испанию и там продать вино, капитан предпочел второе.

– Однако он не сразу согласился на эту сделку, – продолжал Джейми, почесывая руку. – Целых полдня он донимал меня, писающего кровью и погибающего от рвоты. Но все же сделка состоялась. Вино и больной оспой были доставлены в Бильбао. И хотя моча у меня все еще оставалась красной, я быстро шел на поправку. Мы продали вино перекупщику там, в Бильбао. И я немедленно послал Мурту в Париж – вернуть долг месье Дюверни, а затем… я тоже вернулся.

Он посмотрел на свои руки и продолжил:

– Я долго не отваживался ехать сюда. И решил хорошенько поразмыслить. Я шел от Парижа до Фонтенбло пешком всю дорогу. Или почти всю. Я шел, но потом возвращался назад, и снова шел и возвращался – и так не менее пяти раз. Я клеймил себя дураком и убийцей. И я еще точно не знал, что сделаю, когда встречу тебя. Может быть, убью тебя или себя.

Он вздохнул и посмотрел мне в глаза. В его зрачках отражались трепещущие на ветру виноградные листья.

– Я должен был прийти, – просто сказал он.

Я ничего не ответила, только накрыла ладонью его руку.

Упавшие виноградины наполняли воздух пьянящим запахом вина. Заходящее солнце проглянуло сквозь перья облаков, и на золотистом фоне у входа в беседку появился темный силуэт Хьюго.

– Простите, мадам. Моя госпожа желает знать, останется ли месье ужинать?

Я взглянула на Джейми. Он сидел спокойно, ожидая моего ответа. Сквозь виноградные листья солнце золотило его волосы, придавая им тигровый окрас, по лицу скользили причудливые тени.

– Думаю, тебе следует остаться. Ты такой худой.

Он взглянул на меня с улыбкой.

– Ты тоже, англичаночка.

Он поднялся и протянул мне руку. Я приняла ее, и мы вместе отправились ужинать, предоставив листьям винограда и дальше вести свою неторопливую беседу.

* * *

Я лежала рядом с Джейми. Его рука покоилась на моем бедре, а сам он крепко спал. Я всматривалась в темноту спальни, слушала мирное дыхание мужа и вдыхала свежий ночной воздух, наполненный запахом глициний.

Кончина графа Сен-Жермена знаменовала конец приема. Как только компания начала расходиться, взволнованно переговариваясь между собой, Людовик взял меня за руку и повел к той самой двери, через которую я вошла несколько минут назад. Красноречивый в нужную минуту, сейчас он не тратил времени впустую. Он подвел меня к дивану, уложил на спину и задрал мне юбки, не дав вымолвить и слова. Он не целовал меня и не требовал этого от меня. Это было частью соглашения, заключенного между нами. Луи был настоящим дельцом, не склонным прощать долги кому бы то ни было. Неважно, представлял ли этот долг какую-нибудь ценность для него или нет. В его приготовлениях часть волнения была заменена страхом. И в самом деле, кто, кроме короля, осмелится заключить в объятия Белую Даму?

Я была скованна и совершенно не готова. В нетерпении он схватил со стола флакон с розовым маслом и быстро намазал мне между ног. Я лежала неподвижно, не произнося ни звука, чувствуя прикосновение его пальца, затем чего-то большего по размеру, и не испытывала ничего – ни боли, ни унижения. Это была обыкновенная сделка. Я ждала. После нескольких быстрых толчков он был уже на ногах, лицо покраснело от напряжения, руки торопливо застегивали кюлоты. Он никогда не посмел бы вести себя подобным образом с кем бы то ни было и тем более с мадам де ла Турель, которая с готовностью, со значительно большей готовностью, чем я, разделит с ним ложе. Она ждет его внизу, в своих собственных спальных покоях.