Стражница - [95]

Впрочем, раз в день и редко какой пропуская, к ней приходила и проводила около нее по полтора-два часа гренадерша-следователь. Альбине нужно было от кого-то узнавать новости о Нем, и в ответ на информацию врачихи она рассказывала ей о том, о чем та пытала Альбину в прежнее ее пребывание здесь, но в чем Альбина раньше не признавалась. Теперь, считала Альбина, уже все равно. Теперь, полагала она, можно. Гренадерша сидела около нее, записывала ее медленную тягучую речь в толстую тетрадь на коленях и время от времени упрекала Альбину: «Ну, почему вы ничего не рассказывали! Мы бы вам помогли, непременно помогли! От всех бы ваших навязчивых состояний избавили, ручаюсь. Жили бы себе, не знали этих ужасов!» Ну да, спасибо, избавили бы, отзывалось в Альбине. Этого только ей не хватало. Но вслух ничего подобного она не произносила. Как не произнесла ни разу, тщательно следила за собой – и не произнесла, Его имя. Ради чего она толкала качели, ради Кого – о том она гренадерше не рассказывала. Ей еще доставало сил и дурить ее. «А вот что, какое у вас ощущение, как вы эту галлюцинацию ощущаете: она у вас перед глазами? Или внутри вас, в мозгу?» – спрашивала врачиха. «В пупке», – отвечала Альбина. «Что в пупке?» – не понимала та. «А через п. упок все проходит, – мысленно ухмыляясь, говорила Альбина. – Так чувствую». «Как удивительно», – бормотала врачиха, работая ручкой в тетради. Альбина видела в ее глазах охотничий азарт и не могла удержаться, чтоб не подбросить врачихе дополнительную добычу. «Но два раза, – говорила она особенно тихо, заставляя гренадершу склоняться к своим губам, – проходило через влагалище. Так прямо и чувствовала». Гренадерша записывала, стремительно летая ручкой по тетради, и Альбина думала, что она собирает материал для какой-нибудь статьи в научный журнал, а может, для диссертации, и мысль о том, сколько в той статье или диссертации будет ахинеи, веселила ее, и веселье рождало в ней даже что-то похожее на бодрость.

А в один из дней ее посетил совсем уж нежданный гость: Семен-молочник.

Это было отвратительно, что он пришел сюда. Сама Альбина, конечно, не чувствовала, но знала и не сомневалась в том, что воздух в палате не просто застоен и сперт, но буквально пропитан запахами ее тяжелого пота, ее испражнений, и приходить сюда неблизкому человеку – какого дьявола!

– Чего тебе здесь? – враждебно ответила она на его приветствие. – Нечего тебе здесь! Иди! Зачем ты мне нужен тут?!

Но выставить Семена откуда-нибудь, куда он пришел по какой-то своей надобности, – было занятием безнадежным. Она забыла об этом, но он тут же ей о том и напомнил, пройдя, как не услышал ее, к стулу и садясь у нее в изголовье.

– Ой, матушка Альбина Евгеньевна! – заприговаривал он укоряюще, весь – и широким своим розовым лицом, и острыми голубенькими глазками – лучась в открытой неподдельной улыбке. – Ой, нехорошо, ну как же так, что же это ты! От всех скрываешься, нигде тебя не найдешь, хочу повидать – проблема! А не чужие люди ведь, чтоб не увидеться! Вот я тебе творожку своего принес, молочка парного баночку… – принялся он вытаскивать из сумки у себя на коленях свои гостинцы. И заворочался на стуле: – Куда их тебе?

– Поставь на тумбочку, – обессиленно, сдаваясь под его напором, – сказала Альбина.

– Во, конечно, куда еще, на тумбочку! – шевелясь около нее, шурша сумкой и пакетами из полиэтилена, приговаривал Семен. Снова утвердился на стуле, успокоился, Альбина молчала, лежа с закрытыми глазами, и он через паузу сказал: – Так что, вправду, что ли, умираешь, Евгеньевна? Место твое не отдают никому, однако. Держат. Хотя по всем законам пора.

Альбина открыла глаза. Лицо Семена нависало над нею рыхлой розовой массой с вкрапленными в эту массу двумя васильками, – так низко он склонился к ней.

– Чего нужно? – спросила она. – Говори, боже ты мой…

– Так чего нужно, чего нужно, Альбина Евгеньевна… – Семен несколько сбился от ее прямоты. Но тут же и оправился. – «Дубки» мне нужны, Евгеньевна, знаешь же. Место самое то, мне другое – никак, но мне ж его получить нужно. Давай бабу мою на твое кресло. Ей оттуда все видно будет, она оттуда, как надо, прорегулирует. Старший твой большой, говорят, хозяин стал, заменил, значит, папашу достойно, он нашему председателю скажет – тот живо под козырек возьмет. А я маслодельню поставлю, сыроварню заведу, – внучке твоей всегда свеженькое со скидкой будет. Без молочного-то, – он хохотнул, – никто не обойдется!

Альбина слушала его, – и ей хотелось зареветь, и было смешно одновременно.

– Какой-то ты дурак, Семен, а? – выговорила она, когда он умолк. – И хитрый, и дурак, и бесчувственный, как чурбан. Чего ты ко мне приперся? К ним и иди, кто хозяин, а я что?

– Так ведь сын твой, Евгеньевна.

– Что ж, что сын. Я к этому ко всему отношения не имею.

– А к чему имеешь? – быстро спросил Семен.

Альбине было так смешно, что она все же похмыкала.

– Там тебе без интереса, к чему имею. Пожить вот еще надо бы. Уступи мне своей жизни немного, а?

Семен потерялся. Он воспринял ее просьбу всерьез.

– Так как… так у тебя что… Тебе крови надо, что ли?