Стражи времени - [18]

Подойдя к наркому, Вахтанг похлопал того по плечу:

— Не горячись, Лаврентий, надо разобраться. Приказ всегда отдать успеешь.

— Да, да, разберись! Немедленно собирайся и тот час же лети. Возьми кого-нибудь с собой. Одного кого-нибудь, понадежней. Кто у тебя в охране, Вахтанг, самый надежный? Никому ничего не говори, Вахтанг. Полная секретность. Там, в пятидесяти километрах от этой деревни полк наш НКВДешный стоит. Я лично тамошнему начальству приказ отдам, чтоб содействовали тебе во всем. Ну, все! Давай друг, дуй на спецаэродром, там мой самолет личный бери и вперед. Я сейчас им туда позвоню, — Берия пожал Вахтангу руку, проводил его до дверей кабинета. Потом вернулся к столу, взял бутылку с коньяком и, налив почти полный стакан, вопреки привычке смаковать этот благородный напиток, выпил его залпом.

Возвратившись от Берии в свой кабинет, Дадуа срочно связался с отделом картографии. На подробнейших картах были обозначены все объекты народного хозяйства, воинские части, транспортные артерии, участки геологоразведки и добычи полезных ископаемых. Если таким необычным способом действует диверсионная группа, значит взрыв, якобы от падения метеорита, и последующие массовые галлюцинации призваны отвлечь внимание населения и органов от истинных целей вредителей. Через двадцать минут Вахтанг уже держал в руках подробную копию плана заданного участка местности. Поблизости от интересующего района не имелось никаких объектов, которые могли бы заинтересовать собой предполагаемых диверсантов. Вариант массовой атаки на психику местного населения Дадуа до поры до времени в расчет не принимал.

— Дело ясное, что дело темное! — подумал Вахтанг. — На месте будем разбираться. Одного помощника с собой возьму, Антона Зубарева! Толковый офицер, исполнительный, образованный, и, по всему видно, язык за зубами держать умеет. Надо предупредить его, что летим немедленно. Дело срочное.

Вахтанг поднял трубку телефона внутренней связи:

— Антон, будь добр, зайди ко мне, дело срочное, — голос Дадуа был спокоен.

Вахтанг не терпел громких разговоров и командных интонаций. Все, с кем имел дело этот тихий человек, сами вслушивались в его слова, боясь что-либо пропустить. Через минуту Антон уже стучал в дверь своего начальника.

— Заходи, Антон. Я слышал, у тебя месяц назад родилась дочь?

— Так точно! — лицо старшего лейтенанта просветлело при мысли о дочурке, заставив его улыбнуться. — Галюша, Галя Зубарева.

Вот и хорошо! Давай, Антон, мы сейчас заедем к твоей семье и, ты со своими женщинами попрощаешься. Через пару часов мы с тобой должны вылететь в Свердловскую область. Срочное дело, к тому же дело это на контроле у наркома, — Вахтанг поднял указательный палец правой руки вверх. — В наше распоряжение товарищ Берия даже свой личный самолет отрядил. Медлить нельзя.

— Все понял, Вахтанг Георгиевич! Спасибо, что домой заскочить разрешили.

— Давай, Антон, спускайся вниз. Я за машиной. Ах, да, — Вахтанг открыл шкаф и достал оттуда шинель без знаков различия. — Храню ее прямо в кабинете на случай вот таких командировок. Да и ты, Антон, прихвати из дома шинельку. Это в Москве конец апреля — весна, а за Уральским хребтом еще зима продолжается.

Дадуа завез Антона домой и, наказав тому через час быть готовым к отъезду, на предельной скорости погнал эмку в один из закрытых институтов, работу которого курировал уже белее трех лет. Режимное предприятие представляло собой типичную бериевскую шарашку. Фактически же это был тот же лагерь для заключенных, только контингент этого лагеря состоял из ученых. Они точно так же, как и зеки работали, отбывая свой срок, который им щедро отмерила советская власть за участие в шпионской деятельности против СССР. Существенное отличие состояло лишь в том, что ученые работали головой, фактически продолжая заниматься любимым делом, научным трудом. Режим шарашки был намного мягче лагерного. Научных зеков лучше кормили. Комнаты для проживания, рассчитанные на 5–6 человек, с обычными кроватями мало напоминали бараки с двух ярусными шконками. За успехи в научно-трудовой деятельности ученый-шарашник мог рассчитывать на дополнительные послабления и поощрения. Ежемесячные свидания с родными, оставленными чекистами до поры до времени в покое, могли плавно перейти в еженедельные. Некоторым, особо отличившимся, даже выплачивалась заработная плата, которая, понятное дело, переводилась родственникам сидельцев. Сами учёные, находясь в подобных учреждениях, могли получить с воли лишь посылку со снедью и табаком, возможность самостоятельного приобретения каких-либо товаров в местном буфете, тоже расценивалось как своеобразное поощрение. Однако визиты в буфет тоже строго дозировались, и чаще одного раза в неделю никто не мог прикупить в нём низкосортные папиросы, засиженное мухами печенье, а так же маленькие, грязно-серые кусочки мыла, которое являлось настоящим дефицитом среди осуждённых. Но даже сам факт похода в этот занюханный «пункт доп. питания», как гласила табличка на двери буфета, был для заключенных событием приятным, напоминающим о той жизни, которой они были теперь лишены. И молодые, и пожилые зеки вспоминали своих родных, близких, друзей, счастливое время, когда они работали, степенно возвращались со службы, заходили в магазины, ездили на курорты. Даже житейские мелочи, не заметные тогда, теперь вспоминались с нежностью и умилением.