Страж империи - [124]

– Ну, он сам признался в соучастии, – зловеще протянул Корванский, обращаясь к королю.

– В недоносительстве всего лишь, – возразил Габринский. – Как бы там ни было, граф, я признаю свою вину и искренне сожалею о любых неудобствах, которые испытали в связи с этим вы и ваша дочь. Степень моей вины и наказание в конечном итоге определит его величество. Полагаю, вы должны быть этим удовлетворены. А вот объяснения, которые я буду сейчас давать по этому поводу, могут оказаться… не для широкого круга осведомленных. Хотя это не мне решать, разумеется.

– Поскольку граф Корванский поспособствовал расследованию, то вполне заслужил право выслушать также и ваши объяснения, – сказал Ян Шестой.

– Воля ваша, ваше величество.

– Итак, какими именно государственными интересами вы руководствовались, барон?

Тут решительно вмешался я:

– Прошу прощения, ваше величество, но вначале надо провести тест Ефремова-Вогта. Барон может говорить что угодно – это не отменяет вероятность того, что он действительно одержимый.

– Это неправильная последовательность действий, Александер, – добродушно улыбнулся барон Габринский. – Видите ли, если тест покажет, что я одержимый – скорее всего, король не получит объяснений, которые желает получить. Я прав, Александер?

– А нужны ли кому-то объяснения одержимого? – возразил я.

– Как насчет вначале послушать и только потом принимать решение? Я тут вижу нескольких сильнейших магов страны – против них ничего не поделает даже самый древний одержимый. Не волнуйтесь, не убежит никуда ваш тест.

– То есть, вы признаете, что вы – одержимый? – уточнил я.

– Я этого не сказал. Забавно, что вы не верили тогда – а теперь, значит, верите? – усмехнулся барон.

– Ближе к делу, барон, – велел король. – И по существу, будьте любезны.

– Как прикажете. Александер пересказал вам содержание нашей с ним беседы?

– Да, пересказал свою версию. Теперь изложите нам свою.

– Я не сомневаюсь, что он изложил все верно, у него нет мотива что-то искажать. Если вкратце, то я позвонил Александеру от имени одержимых, чтобы определить возможность закончить этот кровавый конфликт. Я должен был проверить, как воспримут возможность примирения другие люди. Кандидатура Александера как одного из наиболее фанатичных и целеустремленных борцов с оными показалась мне оптимальной: если согласится он – согласятся и другие.

Король насмешливо приподнял бровь.

– А что думают о примирении сами одержимые? – в его голосе прозвучала неприкрытая ирония.

– Вообще-то, это была их идея. Содержание моей беседы с Александером по большей части соответствует реальному положению дел: часть эфириалов хоть и питает отвращение к людям в силу их симметрии, но не имеет страсти к убийствам и разрушениям. Они хотят заключить мир и отмежеваться от того, что творят другие, кровожадные. Не отвечать за их действия.

– Тогда вам осталось объяснить, каким образом вы с ними связались, – сказал эсбэшник, – и почему сразу же не сообщили об этом службе безопасности, как того требует гражданский и человеческий долг от любого из людского рода.

– Ну… Мне предложили сделку, от которой мало какой отец смог бы отказаться, кроме того, в ней я усмотрел возможность принести огромную пользу…

– Ваше величество, – сказал я, – это одержимый.

– Аргументы?

– Оно обрекло своего сына – верней, сына барона Габринского – на медицинские исследования и, возможно, на пожизненное заключение, а то и на уничтожение. Потому что этот несчастный, претерпев вмешательство одержимого, уже частично стал «порчей». Настоящий отец молчал бы об этом, как рыба. Причем я должен был сообразить это еще во время телефонного разговора.

– Хм… Послушаем дальше.

Габринский, услыхав мои слова, приумолк секунд на тридцать, так что королю пришлось его поторопить.

– Да, я не подумал об этом, – признал со вздохом Габринский, – для меня не секрет, что я – никудышный отец… Впрочем, я уверен, что обследование не покажет ничего… ужасного. Как бы там ни было, позвольте довести свою мысль до конца… Но перед тем мне надо доделать одно личное дело. Поквитаться кое с кем. С вами, Александер.

Расстояние слишком мало, чтобы разогнать предмет до убойной скорости, кирпича или тому подобного увесистого предмета под рукой у него нет, а мой эфирный кокон – надежная защита от струны, и он должен видеть его, если одержимый. На что приблуда надеется?

– Ну попытайтесь, – хмыкнул я.

– Никаких сведений личных счетов, – возразил король.

– Прошу прощения, ваше величество, – печально ответил Габринский, – но мое личное дело – это мое личное дело. Можете приказать сжечь меня или вырвать мне язык – третьего способа помешать мне нет. Это не от неуважения к вам – но я не уверен, что у меня будет какое-либо «потом», потому вначале завершу свое дело – а дальше будь что будет.

– И за что вы со мной счеты сводить собрались? – поинтересовался я.

– За то, что вы меня провели. Я-то был уверен, что мы заканчиваем разговор не как заклятые враги. Вы ловко создали у меня впечатление, что поняли меня и готовы к диалогу… Но теперь я вижу, что вы совершенно непримиримы и никогда даже не допускали мысли о мирном урегулировании… Ловко обманули старика, ничего не скажешь.