Стравинский - [144]

– Расскажите про Тамерлана.

– Тамерлан и Тамерлан. Вообще опасный человек. Интуиция подсказывает. С виду мирный, дружелюбный, но что-то такое в нем зреет. Я к нему привязался. Он меня не гонит. Помогает. Котлетами кормит, поит иногда. Пожалуй, единственный мой друг сегодня. Надеюсь, он и закроет мне глаза. В прямом и переносном смысле. Вещь в себе. Так что, если встретите, постарайтесь держаться от него подальше. С ним и вам, пожалуй, не справиться. В нем здоровые начала. А это страшно. Не мне вам объяснять.

– Ну, да, ну, да.

– Вообще я откровенный человек. Стремлюсь к тому, во всяком случае. Откровенно говоря, мне не очень приятно беседовать с самим собой. Это если откровенно.

– Все еще волнуетесь.

– Немного. В беседах с собой теплится некая обреченность. Да вы лучше меня знаете.

– А вы и теперь беседуете с самим собой?

– Я бы пригласил вас на свои четверги. Лет семь, может быть, тому назад. Тогда это представляло, возможно, какой-то интерес, но теперь, как говорится, лавочка закрыта. Это давно нужно было сделать. Знаете, декабристы так же вот, собирались что-то, тлели, даже горели, а потом, ну, что было потом, вы и без меня знаете. Неприятная история для всех, и ничего в ней поучительного нет. Одним словом, я решил прервать эти сеансы. Сеансы – это чтобы вам понятнее было. Такое медицинское слово.

– А что это за четверги?

– Вы не слышали?

– Что-то такое слышал как будто, но предметно не интересовался.

– Тогда и говорить не о чем. Стихи, фразы. По большей части неудачные. Без оболочки. Медузы, своего рода. Лично у меня медузы восторга не вызывают. Я, видите ли, агностик. Агностиком слыл некоторое время. Значит, мальчика моего вы не видели?

– Не знаю.

– Вы, похоже, тоже агностик?

– В известной степени.

– Но у вас есть какие-нибудь мальчики?

– Есть один подкидыш. Странное дело, его принесли собаки. Первый раз встречаюсь с подобного рода явлением.

– Это он. Сердце вещает. Не пытались искать родителей?

– Нет. Мы ничего о нем не знаем. Он молчит. Немой.

– Вот-вот. Конечно он. Мой мальчик тоже немой. Алеша. Думаете, не заговорит?

– Пока ничего не могу сказать. Он у нас только вторые сутки.

– Все сходится… Успокоился.

– Спокоен?

– Спокоен. Успокоился.

– Наверное, вам хотелось бы посмотреть на Алешу?

– Нет-нет. Зачем же? Я вам вполне доверяю. Мне только узнать. Убедиться. Но, мне кажется, для этого совсем не обязательно видеть его.

– Но вы, наверное, захотите его забрать?

– Зачем же? Я вам всецело доверяю. Кроме того, мы с вами практически один и тот же человек. Вот только не пойму, что у вас с лицом.

– Я альбинос.

– Это ничего. Это даже лучше. У вас мальчику будет лучше. Я в этом уверен. У вас хорошо кормят?

– Очень хорошо. Хотите есть?

– Нет, я сегодня неплохо поел. Котлет. Вы любите котлеты? А я обожаю. Именно столовские, бледные такие. Вот, как раз, Тамерлан меня ими и кормит. Да я и сам прошу этих котлет. У вас Алеше будет намного лучше. Видите ли, я чрезвычайно пьющий человек. Чрезвычайно. Пойду, пожалуй. Тамерлан не знает, где я. Волноваться будет. Пойду, пожалуй. О погоде так и не поговорили. Небо на землю не упадет, не бойтесь. Спите спокойно. Испытываю легкость.

– Я же говорил.

– Тот же океан.

– Я тоже думал об этом.

– Намоленное место у вас.

– Любите Тамерлана?

– Нет.

– Возвращайтесь.

– Конечно. – Уходит.

2. А все белизна

позови из хрусталика из океан

из зареванный горечь уснуть не смыкается

изболевшая страсть предвкушенье пацан

не сошел с промокашки но влага пацан

упредить точит льет не смыкается

снег на ощупь но ливень не мерзнет блестит

и блестит и полощет и льет поцелуи

из зареванной туча визгливая юность

замесить уплывая любовь поцелуи

оловянный растерян чуть шарф под окном

век мяукал свистел белизна полотно

на притихшей твоей после ужас и юность

на притихшей и брошенной влага пацан

не сошел на перроне но влага пацан

слушай дудку навек несмышленая прелесть

жить немного но где-нибудь тысячу лет

спрятал ливень окно по прошествии лет

позови серебро вечный лёд треск повторов

поредел воробьи как-то враз вечный свет

тот же мак тот же ртуть не смеркается простынь

так струится в селеньях стирают

так во лжи зеркала умирают

заколдованные на просвет

позови наконец этих женщин зачем

позови наконец эти губы зачем

этих женщин не помню а всё белизна

перламутр и поникшая прорва и простынь

метроном и забыто а все белизна

рябит наглядеться а в сущности оспа

все равно наглядеться пусть совесть и оспа

пусть хрустит обезлюдел в обнимку постыл

пусть сырая и пресный и наст бересты

врать ворочаться спать не зашторивать шторы

все равно что уснуть неизбывна вода

неизбывны пичуги вне боль вне движенье

угасает гнездится провал простоты

серебро белый шум многослойный слюда

вода чемеричная скажем слюда

светит льется вода чемеричная поздно

синеглазый в окне моментальное фото

смерть не страшно не жизнь не полог и не поздно

врать ворочаться спать не зашторивать шторы

будет ты до любви моментальное фото

зажигалка вода чемеричный прощай

пропадая из виду черт с вами прощай

до озноба забыть не забыть под стеклом

голубая зола и пацан перед сном

молоко на губах не обсохло

3. Стекло. Мутное стекло

Следователь С. и Стравинский И. И. сидят друг против друга. Следователь в кресле – Стравинский на кушетке. Иван Ильич покачивается, что твой метроном. Привычка покачиваться у него со студенчества. В отличие от большинства людей, для которых подобные движения – знак волнения, азарта, покачивания Стравинского означают умиротворенность. Иногда некоторую усталость. Чаще всего скуку.