Стратегия Византийской империи - [28]

Запугивание действовало на Гейзериха лишь до тех пор, пока в деле была замешана Восточная империя: даже завоевание и разграбление им Рима было ускорено дворцовой интригой. Однако с Аттилой запугивание «не прошло»: ему нечего было бояться даже перед лицом полномасштабного наступления сухопутного войска, равносильного экспедиции из 1100 кораблей, остановившейся на Сицилии.

Впоследствии у византийцев будет отличное дипломатическое средство от врагов из степи: они снова и снова убеждали различные степные державы сражаться друг с другом, а не нападать на империю. Но империя Аттилы была для этого слишком велика: византийцы не могли добраться до её дальних пределов, чтобы найти новых союзников. Согласно самому глубокому знатоку истории гуннов, попытка определить географическую протяжённость державы гуннов была бы «неблагодарной задачей» и означала бы «встречу с мифами, лелеемыми издавна…»[107]. Затем он отверг самые широкомасштабные оценки (включая данную Моммзеном), чтобы удовольствоваться империей куда более скромных размеров, простиравшейся от Центральной Европы до Черноморского побережья. Как это иногда бывает, у нас есть отрицательное свидетельство, опровергающее мнение выдающегося историка: нет никаких подтверждений тому, что некая независимая степная держава существовала к западу от Волги, то есть в пределах достижимости для Византии. Так что либо Аттила действительно правил на пространстве от Дуная до Волги, либо он вполне мог делать это, потому что на этих просторах не было другой державы, которую Византия могла бы соблазнить, чтобы та напала на гуннов.

В отдалённом будущем, в одиннадцатом веке, тюркских кочевников-куманов (в действительности это были кипчаки, или половцы русских источников) убедили напасть на своих предшественников, тюркских кочевников-печенегов, которые больше не приносили пользы Византии в качестве союзников. Начиная с девятого века, в обмен на регулярную плату печенеги оказывали немалую помощь в борьбе против тюркского Хазарского каганата на Волге, который и сам прежде был чрезвычайно важным союзником в борьбе против Киевской Руси, располагавшейся западнее, на Днепре, и остававшейся скорее врагом империи, нежели её другом, даже после обращения в христианство, а также против мадьяр, которые сновали туда-сюда между двух сил.

До того как мадьяры стали «головной болью» для империи и прежде чем печенеги вытеснили их севернее, в те края, что впоследствии стали Венгрией (Мадьярорсаг по-венгерски), они тоже приносили пользу империи, нападая на булгар, которые, в свою очередь, крепко помогли Византии в седьмом веке, нападая на ужасающих аваров, пока сами булгары не стали главной угрозой.

Между этими главными степными державами были менее значительные нации, племена и просто банды, которые тоже колебались между двумя возможностями: воевать против империи или за неё. Все они были подвержены динамике степного кочевого скотоводства: вследствие неуклонного естественного прироста стад, которым никто не мешал, шли непрерывные битвы за пастбища, из-за чего Византии не составляло труда найти союзников; в свою очередь, кочевники, у которых было много мяса, молока, кожи и рога, но ничего больше, испытывали постоянную потребность в золоте, чтобы покупать зерно и всё остальное[108].

Весь степной коридор к западу от Волги, проходивший между лесами и вдоль северного берега Чёрного моря вплоть до Дуная, стал в силу этого постоянной ареной византийской дипломатии, которая обычно добивалась успеха в деле превращения множества разнообразных потенциальных врагов в средство самоспасения. Однако во времена Аттилы этого не случилось: то ли из-за неправдоподобного отсутствия других степных народов, то ли потому, что его держава действительно простиралась гораздо дальше Дуная. Как бы то ни было, с дипломатической точки зрения империя Аттилы равным образом могла простираться вплоть до нынешнего Владивостока, потому что, когда Византия испытывала самую острую нужду в союзниках, живущих восточнее, которых можно было бы убедить двинуться на запад и напасть на гуннов с тыла, не нашлось никого: ни крупных народов, ни мелких.

Поэтому не оставалось иного выбора, кроме как прибегнуть к более низменной, но всё же полезной форме дипломатии: вместо того чтобы положиться на помощь золота, дабы заставить другие народы напасть на гуннов, его надлежало использовать для того, чтобы откупиться от самих гуннов. Удерживая дома и конницу, и пехоту, Феодосий II направил послов для переговоров с Аттилой, чтобы убедить его впредь оставаться за границами империи. Это было куда эффективнее, чем отправлять новые военные силы, которые потерпели бы поражение, как и прежние, и дешевле, чем потерять налоговые поступления из разграбленных провинций. Прежде ежегодная плата Аттиле составляла несколько сотен фунтов золота, но эта дань была повышена до 2000 фунтов золота, хотя её не выплачивали до 447 г., когда было достигнуто полное соглашение, по которому требовалась единовременная выплата 6000 фунтов золота, а в будущем предполагались ежегодные выплаты в размере 2100 фунтов золота. Громадные суммы? 6000 фунтов золота по нынешним ценам составило бы примерно 75 072 000 долларов (но древнее золото, разумеется, обладало значительно большей ценностью). Приск Панийский, конечно, думал, что такая плата была катастрофически высокой: