Страстное тысячелетие - [6]

«Что-то мысли теряются… А зачем сейчас мысли — на танец посмотреть, ведь я так ждал… Кто это сказал — повиноваться супруге? Дерзкий! Здесь только я повелитель. А, впрочем, пустое — вот уж и танец…»

* * *

— Усладила! Чародейка! Волшебница!

— Браво!

— Ах, что за движения!

— Какая фигурка! Гибкая, как серна, а формы-то каковы!

— Ирод, твоя дочь — сокровище! Огонь так и мелькал от факелов, а она чаровница. Какова, а? Какая гибкость! Ни одного неточного движения! Какая игра страсти!

— Какая натура!.. Талия… Пупок… Грудь… Глаза… Шея…

— Ах, перестань, слова — чушь. Она!.. Не отвести взгляда. Молодая такая… Желанная.

— Когда бы не её высокий сан, ей-богу, бросился бы на неё и в объятиях сжал!

— Моя! Моя, только моя она!.. Дочь, да! Племянница. Моя. Эй! Кто там! Вина ей! Вздор — прочь. Уберите кубок! Дайте ей. Из моего кубка, из моих рук… Нет, не пей, ты молода ещё… А впрочем… Саломея, подойди ко мне! Дай я тебя поцелую…

— Ирод, ей уж и замуж пора… Так ведь, а?

— Вздор!!! Она юна ещё!!! Ребёнок. Не к спеху. Как ты меня, однако!.. Потешила, да, клянусь, я тебе… Что хочешь ты от меня — я всё!.. Что тебе?.. Чем наградить, а? Проси!!!

— Ну, коли она — ребенок, подари ей это золотое блюдо.

— Блюдо? Вздор! Моей любимой… дочери, да?.. Блюдо? К чему? Мало!!! Красавица моя, душенька… Что хочешь — всё тебе… Что же дать тебе? Проси же — я твою волю, вот… как свою, да!..

— Она смущена.

— Да, а вы что думали? Конечно, такая молодая… Накинь же что-нибудь на себя — видишь, как они смотрят… Танец кончился, прикройся… Сейчас прикройся уже… Подойди, я тебя прикрою… Нагая же совсем… Потом, да… Потом. Но сейчас — проси! Чего ты пожелаешь? Всё тебе, клянусь!

— Уж таки всё!.. Тетрарх — опомнись. Эй, что подмешали вы в вино? Ирод, ты не всякую волю за танец исполнишь, я знаю…

— Вздор! Всякую! Для моей ненаглядной… Маленькой, нежной… как же не похожа она на Филиппа! Оно и к лучшему, Филипп, видно и не при чем тут, так я и могу вполне… её любить… падчерицу мою… ух ты моя нежная… пальчики-то какие, а? А ножки? Ножки!!! Прикройся же, я тебе сказал… Потом, после — это мы… Сейчас проси — что тебе? Какой награды?

— Ирод, подари ей два таких блюда. Три, десять… Сорок…

— Вздор — всё! Всё, что попросит, вплоть до полцарства — всё!!! Клянусь.

— Чур меня! Что за клятвы, тетрарх великий?

— Да, я клянусь, что до полцарства, что бы ни попросила — всё ей дам… моей… моя ты… Как смеете не верить моему слову?

— Молчит она.

— Что молчишь?

— Мать зовет меня… Я приду сейчас. Я вернусь…

— Ну, иди, голуба моя, радость, краса, раз мать тебя зовет.

— Вот отпустил ни с чем. И блюда даже не подарил ей.

— Вздор — желание за ней. Сейчас она вернется, клянусь, и я исполню её желание, в чем бы оно ни состояло. И уж она мне… Как танцевала, а? Какова она? Уж она мне… Любое желание… Я… Она… Эй, вина ещё мне и гостям!!!

«Ах, как прав ты, Иоанн, не на той племяннице я женился… Мне бы тебя раньше послушать… Только ведь не добра ты мне желаешь, а зла. Ну и что ж — будешь сидеть в темнице, обличать меня — а мне и дела нет. А дельное что скажешь, так я и воспользуюсь. Как славно, что я велел схватить его! Как тяжела же голова моя!»

* * *

— Матушка, мне страшно, они так смотрели на меня… И дядя — он особенно как-то.

— Ты не должна называть его дядей. Он тебе отец и повелитель.

— Отец. Он смотрел такими глазами!

— Дочь, не страшись, привыкай к этим взглядам. Чем сильнее блестят глаза мужчин, тем слаще будет твоя жизнь. Привыкай. Ты уже не маленькая.

— Они довольны, кажется. Я смущена.

— Ты молодец. Но почему не сняла ты повязку с бёдер в конце танца, как я тебе велела?

— Матушка, я и без того переломила себя, обнажив грудь. Они меня видели всю. Я не смогла.

— Впрочем, так даже лучше. Он готов на всё.

— Он… Отец спрашивал моего желания…

— Я слышала, дочь.

— Он предлагал полцарства.

— Зачем нам половина? С кем его делить? Нет уж, пусть остается целым.

— Матушка, я не понимаю. Остальные говорили про золотое блюдо.

— Мерзавцы! Они лизоблюды, хоть и именитые. Сами ничего дальше блюда не видят.

— Что же мне попросить?

— Проси голову Иоанна.

— Что? Зачем? Как это — голову? Я не понимаю.

— Зачем тебе понимать — достаточно понимать мне. Я тебе говорю Саломия, доченька, слушай меня и делай, что я велю.

— А это хорошо ли для него?

— Какое тебе дело?

— Я видела его вчера — он такой несчастный. Мне его жаль.

— Видела? И куда только стража смотрит! Ты спускалась к нему в темницу?

— Я видела его в окне подвала. Он спросил меня — не твоя ли я дочь. Я сказала, что да. Тогда он назвал меня сорным семенем.

— Негодяй!

— Нет, матушка, он добрый. У него грустный взгляд. За что его посадили в темницу? Я хочу, чтобы его выпустили. Если я попрошу дядю… отца… Если я попрошу его отпустить — его отпустят?

— Проси его голову, это и означает, что его отпустят. Только помни, как надо сказать.

— Почему надо просить голову?

— Ну, так говорят. Голову — означает жизнь. Ты скажешь: я прошу голову Иоанна — Крестителя и тебе приведут его в полное твое распоряжение.

— Я поняла — голову Иоанна.

— Да, и скажи непременно «на блюде». Это такая формулировка. Отец поклялся на блюде — ты же слышала — они говорили о блюде. Так проси голову на блюде. Не перепутай, смотри.