Страстное тысячелетие - [4]

— Это было век назад, сейчас все иначе.

— Так поступали всегда, и так будут поступать впредь. У них и боги такие же развратные, как они сами. Для Помпея такое было не в диковинку, и Юлий был не лучше. Когда Помпей был молод, он из расчета взял в жены дочь претора Анистия, чтобы избежать преследований за хищение государственных денег. Когда Помпей достиг власти, он развелся с Анистией и взял в жены падчерицу Суллы Эмилию, хотя она была замужем и уже беременна. Бог проклял этот брак, ибо Эмилия умерла родами в доме нового мужа.

— Мне нет дела до Помпея. Оставим римлян. Не забывай, мы под властью Цезаря.

— Все они хотят называться Цезарями после Юлия. А Юлий чем лучше прочих римлян? Женами мостят они путь к власти, а потом расправлялся с тестями, когда превосходят их силой. Юлий развелся с Помпеей, чтобы развязать себе руки, женился на Кальпурии, дочери Пизона, которого в благодарность провел в консулы. Клеопатру он тоже использовал для усиления могущества, а про родину свою забыл. И она вертела им, как хотела. Из-за неё его в конечном счёте и убили. Царственная египетская блудница! Была замужем за обоими своими братьями, вела войну с каждым из них и казнила обоих. И римлян водила за нос. Марк Антоний бросил к её ногам честь своего государства, забыв о законной жене. Она бы и другого Цезаря, Октавиана, окрутила, да не вышло.

— Дерзок ты, Иоанн. Не смей дурно отзываться Божественном Цезаре, ведь это он сделал моего отца царем. Не смей также и молвить дурного слова об Августе Цезаре, отчиме Великого Цезаря Тиберия, да продлит господь его годы.

— Августом он стал, присвоив себе единоличную власть после победы над своим соправителем, Антонием. Ему неугодно было прозываться Октавианом, поскольку это напоминало о его низком происхождении. Отрекшийся от предков вот с кого ты берешь пример, Ирод, да ещё с отца своего, умертвившего жену и двоих детей, между прочим, твоих братьев, Антипа…

— Мое терпение велико, но не безгранично, Иоанн!

— Чтобы сохранить о себе добрую память, он выбрал в преемники Тиберия, и этот поступит также. При Тиберии Август кажется святым, но после него…

— Иоанн, молчи! Ни слова плохого о моём господине и моём друге Тиберии я не позволю тебе произнести!

— Молись за продление жизни Тиберия, Ирод — в этом ты прав. Кто придет после него? Друз? Если только доживет. Клавдий? Навряд ли. Он не настолько хитер, чтобы украсть власть, а ведь только таким путем она переходит из рук в руки. Калигула, вот кто! Этот юнец уже готов выхватить печать Цезаря из слабеющей руки Тиберия. Знаешь, почему я ставлю на него? Потому что никто не верит, что он на это способен. Последний удар тиранам всегда наносят самые близкие, самые верные, самые надёжные друзья. Этот — из таких. Этот не пожалеет никого. При нем тебе своей власти не удержать, счастье твое, если он ограничится заточением тебя где-нибудь на выселках.

— Иоанн, мое терпение кончается. Ты о многом осведомлен, но ты не мудр, Иоанн. Ты готовишь себе смерть своими речами.

— А ты труслив, Ирод. Ты не скажешь лишнего, но дела твои готовят тебе не завидную участь.

— Если хочешь, поговорим обо мне, но оставь моего отца и оставь римлян. Не твое это дело — их судить.

— А твои дела, Ирод — им подражать. Ты хочешь повелевать, как Ирод и как Цезарь, готовься быть таким же вероломным.

— Хватит меня обвинять! Я не отвечаю за дела других.

— Иродиада…

— Прочь! Прочь с глаз моих, или я за себя не ручаюсь!

— Ты отпускаешь меня?

— Нет, ты останешься моим гостем. Я хочу дать тебе время, чтобы ты одумался. Мы поговорим после. Ты должен рассказать об этом человеке.

— Значит, ты боишься меня, коли не отпускаешь.

— Я боюсь за тебя, Иоанн. С такими мыслями тебе не долго осталось ходить по земле.

— Кто же меня убьет, Ирод? Ведь смертной казни нет. Или ты уже решился?

— Мне не нужна твоя жизнь, Иоанн, но ты сам призываешь опасности на свою голову!

— Моя голова во власти господа, а не людей.

— Не зарекайся, Иоанн. Кто знает свою судьбу?

— Моя голова не дает тебе спать Ирод…

— Я не враг твоей голове, Иоанн.

— Не зарекайся, Ирод. Кто знает свою судьбу?

— Пересмешник… Стража! Уведите дерзкого.

«Может быть и вправду, надо было Иродиаду изгнать, а на Саломие жениться? Впрочем, это ещё не поздно. Вздор, о чем это я? Иродиада так любит меня. Только что же она за Филиппа вышла? Да и не по её ли наущению он замыслил против меня?… Иоанн умен, да… Но и он не умеет читать в сердцах человеческих. А Саломия — прелесть как хороша!»

* * *

— Что ты так печален, супруг мой, накануне своего дня рождения?

— Слова Иоанна запали мне в душу.

— Как можно смущаться наветами смутьяна?

— Смутьяна, говоришь? Но ведь он не призывает к бунту. Он упрекает меня.

— Кто осмелится упрекать своего повелителя, тот и есть — смутьян. В чем он посмел тебя упрекать?

— В подражании римлянам.

— Римляне — достойные люди, им подражать не зазорно. А в чем именно?

— Он упрекает, что я женился на тебе.

— Наглец! Его ли это дело — разбирать твою волю?! Вели его казнить за дерзость.

— Ни за дерзость, ни за что иное не хочу я казнить его, да и не смог бы без одобрения Рима. Но и выпускать его нельзя.