Страсти ума, или Жизнь Фрейда - [6]

Все двери были открыты. Заглянув в комнату Экснера и Флейшля, он ощутил резкий запах электрических батарей и химикалий, используемых для изготовления анатомических образцов, запах, который еще два дня назад, когда он не прикоснулся своим лицом к волосам Марты в саду в Медлинге, казался ему самым приятным на свете. Помещение было разделено точно пополам, так что рабочий стол каждого занимал всю стену. Хотя Экснеру было всего тридцать шесть лет, он явно лысел, а его неухоженная борода стала косматой. Экснер был начисто лишен чувства юмора. В университете острили, что каждый Экснер должен стать профессором университета, а один шутник перефразировал это так: «Каждый профессор университета должен стать Экснером».

Комнату загромождали две сложные машины: одна – изобретенный Экснером «нейроамебометр» – металлическая полоса, совершавшая тысячу колебаний в секунду, использовалась для замера времени реакции человеческого мозга, другая, созданная Флейшлем, – для новаторской работы по локализации нервных центров в мозгу.

Зигмунд наблюдал с признательностью, как трудилась эта пара. Экснер был его учителем в медицинской физиологии и физиологии органов чувств, а Флейшль – в общей физиологии и высшей математике. Трудно было бы найти более противоположные натуры. Экснер происходил из богатой семьи, давно пустившей корни в придворной жизни Австро–Венгерской империи. Он проявил себя блестящим экспериментатором и администратором и мечтал после ухода в отставку профессора Брюкке стать полным профессором и директором Института физиологии. По мнению Зигмунда, его лицо с задумчивыми серыми глазами, над которыми нависали тяжелые веки, было не лишено привлекательности.

Семья Флейшль была столь же старинной и богатой, как и семья Экснер, но она давно посвятила себя венскому миру искусства, музыки и театра, возможно самому вдохновенному в Европе с его сильной оперой, филармоническими и симфоническими оркестрами и театрами с богатым национальным репертуаром. Вена славилась композиторами и драматургами, ее концертные залы и театры всегда были переполнены. Флейшль был красивым мужчиной с темными густыми волосами, тщательно ухоженной бородкой, высоким выпуклым лбом, скульптурным носом, чувственным живым ртом; он мог цитировать каламбуры на шести языках и уж конечно был изысканно одет, когда появлялся около оперного театра в воскресенье утром. Его живой ум не обладал склонностью к администрированию, и поэтому он не был соперником Экснера в притязаниях на директорское кресло. Он отпускал непочтительные реплики по поводу помпезности габсбургского двора и особого характера венцев. Как–то раз он спросил Зигмунда:

– Знаешь ли ты историю о трех девушках? Первая стояла на мосту через Шпрее в Берлине. Полицейский спросил ее, что она собирается делать. Та ответила: «Прыгну в реку и утоплюсь». Полицейский замешкался, затем сказал: «Хорошо, но вы уверены, что уплатили все налоги?» Вторая девушка в Праге спрыгнула с моста во Влтаву, а когда упала в воду, стала кричать по–немецки: «Спасите! Спасите!» Полицейский подошел к перилам моста, посмотрел вниз и сказал: «Лучше научилась бы плавать, чем говорить по–немецки». Третья девушка в Вене собиралась броситься в Дунай. Полицейский обратился к ней: «Послушай, вода очень холодная. Если ты бросишься, я должен прыгнуть за тобой. Таков мой долг. Это значит, что мы оба простудимся и заболеем. Не лучше ли тебе пойти домой и там повеситься?»

Флейшлю крепко не повезло десять лет назад. Во время работы на трупе инфекция проникла в большой палец правой руки, и его пришлось частично ампутировать. Образовалась гранулированная ткань, известная в простонародье как «дикое мясо». Рана с трудом затягивалась, тонкая кожица лопалась, вызывая изъязвление. Профессору Бильроту приходилось оперировать его по меньшей мере дважды в год; хирургическое вмешательство, затрагивавшее нервные клетки, усугубляло страдания Флейшля. По ночам его мучила боль, но никто не подумал бы об этом в рабочее время, настолько сосредоточенно экспериментировал он со слепками мозга человека, попавшего в аварию, пытаясь найти связь травмированных участков с функциональными нарушениями: потерей речи, слепотой, параличом мускулов лица.

Флейшль первым заметил Зигмунда в дверях, и его лицо озарила улыбка. Зигмунд входил в круг его самых близких друзей. Он провел в его доме много ночей, стараясь отвлечь Флейшля от изнуряющей боли в правой руке.

– Господин Фрейд, как понимать ваш приход на работу с таким запозданием?

Услышав шутку, Экснер поднял голову и заметил:

– Флейшль в плохом настроении с самого утра, потому что в госпиталь не поступило ни одного воскресного скалолаза с разбитой головой.

Флейшль сказал Зигмунду с насмешливой серьезностью:

– Как я могу определить, какая крошечная частица мозга профессора Экснера рождает хилые шутки, если мне в руки не попадет травмированный мозг напыщенного юмориста?

– Успокойся, Эрнст, – ответил Зигмунд. – Я попрошу профессора Брюкке принять судьбоносное для меня решение. Если не преуспею, то брошусь головой вниз с горы Леопольдсберг… предварительно положив в свой карман твое имя и адрес.