Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации - [106]

основанными на фрагментарных сведениях и сравнительно-исторических аналогиях. Оценки расходятся чрезвычайно сильно: Б.Ц. Урланис определяет численность населения на 1500 г. в 5,8 млн., на 1550 г. — 8 млн., на 1600 г. — 11,3 млн^{534}, А.И. Копанев — соответственно 6–7; 9–10 млн. и 11–12 млн^{535}, Я.Е. Водарский — и В.М. Кабузан — соответственно 5,6; 6,5 и 7 млн^{536}. Сведения о других показателях, стандартно используемых в структурно-демографическом анализе, — о ценах большого набора товаров и зарплате в форме динамических рядов, отсутствуют для X–XVII вв.; для XVIII — первой половины XIX в. имеются только по одному городу — Петербургу. Сведения о ренте и ценах на землю за XV–XVII вв. фрагментарны; они далеки от полноты и для XVIII — первой половины XIX в. «Ведущий теоретик» пытается справиться с источниковедческими трудностями весьма своеобразно — он конструирует историческую реальность в соответствии с постулатами структурно-демографической теории, будучи уверенным, что она объективно отражает действительность. Автор устанавливает следующую периодизацию:

1450–1500 гг. — период восстановления и роста

1501–1550 гг. — период сжатия

1560 — начало 1570-х гг. — 1-й экосоциальный кризис

1568–1571 гг. — демографическая катастрофа

1601–1603 гг. — 2-й экосоциальный кризис

XVII–XVIII вв. — период восстановления и колонизации

XIX в. — период сжатия, первые признаки с 1730-х гг.

Начало XX в. — тотальный кризис^{537}

Для второй половины XV в., по утверждению С.Н., характерны малая плотность населения, изобилие свободных земель, высокая реальная заработная плата, низкая рента^{538}. В доказательство приводятся следующие лапидарные сведения, которые привожу буквально: «Приезжавшие в Россию иностранцы писали о больших лесах и изобилии хлеба. “Вокруг города (Москвы. — С.Н.) большие леса, их ведь вообще много в этой стране, — отмечал Амброджо Контарини. — Край чрезвычайно богат всякими хлебными злаками”. “Значительную часть Московии занимает Герцинский лес, — записал Паоло Джовио со слов русских послов, — но он там и сям заселен, и повсюду в нем расположены строения. Вообще от продолжительной работы людей он стал уже гораздо реже”. Московский посол, повидавший многое грек Георгий Перкамото, рассказывал в 1486 г. в Милане, что “в этой стране есть громадное количество крупного и мелкого скота, что у них есть громадное количество зерна, так что в ряде мест из-за излишнего количества его собраны удивительные и поражающие запасы, <…> особенно в тех местах, которые удалены от моря, так как там нет никого, кто мог бы взять его и отправить в другое место”»^{539}. Мифологические, легендарные сведения принимаются за надежные.

Более того, С.Н. сокращает цитату из Перкамото таким образом, чтобы скрыть легендарность и сомнительность сообщенных им сведений. Вот полная выдержка, полужирным выделено пропущенное С.Н. при цитировании: «В этой стране имеется огромное количество скота крупного и мелкого, очень большие пастбища и в продаже много дешевого мяса, а также кур, есть большие реки и озера, производящие много хорошей рыбы, есть громадное изобилие зерна, так что в ряде мест из-за излишнего количества его собраны удивительные и поражающие запасы пшеницы и другого зерна, так как там нет никого, кто мог бы взять его и отправить в другое место»^{540}. На территории Русского государства в 1486 г. не было еще больших пастбищ, так как южная и восточная граница проходила по линии Смоленск — Тула — Рязань — Хлынов — Пермь. Поэтому животноводство находилось на низком уровне; даже крупные землевладельцы в сколько-нибудь значительных размерах скот не разводили. Днепр, Западная Двина и Дон находились за пределами, а Волга только верховьем входила в состав государства. Несколько больших озер, находившихся на территории Новгородской республики, Москва захватила только в 1478 г. Пшеница выращивалась в небольших количествах, и пшеничный хлеб являлся деликатесом. В целом производство зерна лишь удовлетворяло потребности населения^{541}. Таким образом, «много дешевого мяса, а также кур», «много хорошей рыбы», «удивительные и поражающие запасы пшеницы и другого зерна» — это все явные и сильные преувеличения, вполне естественные в устах московского посла, желавшего представить свою страну в наилучшем свете, но скрыть эти преувеличения при цитировании посла и тем самым, по сути, исказить источник не позволительно для человека, претендующего на статус профессионального историка.

С.Н. критиковал мои расчеты среднего дохода крестьян на 1877–1901 гг., полученного по результатам профессиональных бюджетных обследований 1717 хозяйств с 13,8 тыс. населения в 13 губерниях, на основании недостаточности 1717 бюджетов для надежного вывода. «Для репрезентативности бюджетных обследований в 1920-е гг., — указывал он, — считалось необходимым проведение порядка 16 тысяч описаний каждый год, причем распределение описываемых хозяйств соответствовало территориальному распределению населения». Однако число наблюдений во всех его расчетах для XV–XVHI вв. не только не достигало 16 тыс., но было во много раз меньше, чем 1717, и нередко ограничивалось единицами. Например, в доказательство высокой зарплаты говорится: «В 1520-х гг. неквалифицированный поденщик в Москве получал 1,5 деньги в день, в переводе на рожь это составляет 9,6 кг зерна — это примерно соответствует уровню оплаты работников в Германии в 1490–1510-х годах, т.е. высокому уровню зарплаты»