Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации - [108]
1601—10 … 134 … 366
1611—20 … 191 … 390
1621—30 … 165 … 321
1631—40 … 147 … 209
1641—50 … 119 … 209
1651—57 … 106 … 287
1658—63 … 178 … 313
1664—70 … 245 … 431
1671—80 … 244 … 253
1681—90 … 77 … 136
1691—1700 … 107 … 155
По расчетам исследовательской группы А.Л. Шапиро, для XVII в. состояние источников не позволяет рассчитать динамику посевов, урожаев, цен, повинностей даже приблизительно и сделать определенный вывод о том, был ли превышен или хотя бы достигнут докризисный уровень жизни. Относительно центральных районов можно лишь сказать: размеры запашки на душу населения в течение 1630–1680 гг. не изменились>{557}. Таким образом, имеющиеся данные не показывают ни устойчивого массового освоения новых (или ранее заброшенных) земель, ни увеличения предложения продовольствия, ни устойчивого понижения цен и повышения реальной заработной платы и благосостояния. Это не помешало С.Н. период после 1620-х и до начала XVIII в. отнести к фазе роста.
Сам С.Н., как правило, не работает непосредственно с источниками, а заимствует готовые данные у других, но часто делает это некорректно. Например, со ссылкой на Е.И. Колычеву сообщается о запустении пашни в центральных областях в 1560-е гг.: «в вотчинах Успенского монастыря заброшена треть деревень, в Кашинском и Старицком уездах — около половины»>{558}. Однако у Колычевой приводятся данные по 17 другим монастырям и местностям, в которых доля заброшенных земель находится в интервале от 7,5% до 50%>{559}. С.Н. берет цифры, близкие к максимальным, поскольку это соответствует его представлениям о масштабе кризиса. Далее он сообщает: «В 1570 г. вслед за голодом пришла чума. В современной историографии считается, что большие эпидемии не приходят сами по себе, что они являются следствием хронического недоедания и падения сопротивления организма»>{560}. Однако чума — острое инфекционное заболевание, для России — импортное; заражение происходит через укус блох и контакт с зараженным животным, а также через воздух от больного человека независимо от сытости заражаемого>{561}.
В другом месте С.Н. нужно доказать, что в конце XVI в. началась фаза восстановления, и он следующим образом доказывает якобы произошедшее снижение бремени повинностей: «В первой половине XVI века норма барщины составляла 1 десятину с выти в одном поле; в подавляющем большинстве случаев эта норма сохранилась вплоть до 90-х гг. Но количество дворов на выть за это время возросло в 2–3 раза — то есть объем барщины в расчете на двор значительно сократился»>{562}. На самом деле в книге>{563}, на которую ссылается С.Н., указывается на «безусловное увеличение норм барщины (1,5–2 дес. С выти) к концу XVI в.», т.е. в 1,5–2 раза. А в монографии, на которую он опирается, говоря об увеличении числа дворов в выти, на самом деле утверждается иное: число дворов осталось примерно тем же — 2–3 двора на выть>{564}.
Явления экономической, социальной и политической истории С.Н. искусственно привязывает к сконструированной им самим же периодизации. При этом не устанавливается, а конструируется наличие причинно-следственных (или просто функциональных связей) между этими явлениями и демографическими циклами. По сути демографическая, социальная, экономическая и политическая истории живут своей собственной жизнью, а когда интерпретируются в соответствии со структурно-демографической теорией, то просто искусственно втискиваются в прокрустово ложе схемы. Весьма существенно, что в XV — начале XX в. демографические циклы в смысле увеличения или уменьшения численности населения в России вообще не существовали: согласно наиболее правдоподобным из имеющихся сведений за 400 с лишним лет, число жителей постоянно увеличивалось: 1500 г. — 4,3 млн., середина XVI в. — 6,5 млн., конец XVI в. — 7,0; 1646 г. — 10,5; 1719 г. — 15,5; 1762 г. — 23,2; 1795 г. — 37,2; 1858 г. — 74; 1914 г. — 178 млн
