Страсти по Луне - [33]
Когда «Москва-Петушки» в самиздатовском варианте (а это был 1969 год) стала гулять по стране, то реакция оказалась полярной, от полного восхищения до такого же полного отторжения. Одни чутко улавливали мысли и чувства, вынесенные за скобки и утопленные в подтексте, для других же все было ясно: «Да просто пьяница едет в электричке».
«Кто хочет, тот допьется».
Название главки и эпиграф из записей Венедикта Ерофеева
Итак, пьяница в электричке. О пьянстве Венички следует поговорить особо. Да, Венедикт Ерофеев пил (а кто не пил из российских писателей?). Во владимир
ский его период у Ерофеева бывали дуэли с самыми знаменитыми выпивохами, и он перепивал всех, причем знаменитости валялись под столом, а он, чистый как стеклышко, в домашних тапочках на босу ногу (о, бедность!), снисходительно принимал восторги дев, зрительниц данных соревнований.
Мать первой жены, Валентины, растапливала печку Вениными дневниками, приговаривая: «У пьяного Тришки одни рваные книжки».
По воспоминаниям друзей и знакомых, у Ерофеича (так его иногда называли) была изумительная способность не пьянеть, она длилась долго. А потом, увы, иссякла. Лидия Любчикова вспоминает: «Он остался такой же веселый и хороший, как в молодости, но только когда был трезв, а это случалось все реже. Очень жаль, что Венедикт потерял способность не пьянеть. Потому что пьяным он становился совершенно другим – резким, неприязненным. Его трудно стало любить – ценить, все прочее, а любовь он мог оттолкнуть очень резко. И слава Богу, что многие все-таки его видели настоящего и любили…»
Хотя, конечно, были и просветы и попытки если не пить совсем, то по крайней мере мало.
Из письма Ерофеева сестре Тамаре, 13 ноября 1982 года: «День рождения обстоял вполне благополучно, и я намеренно почти ничего не пил (вот что удивительно, и Галина меня перехвалила: все последовали моему образцу, и все обошлось «без бурь, без громов и без молний» (Висс. Белинский). Я заведомо спровадил всех потенциальных экстремистов, налив им по рюмке водки и мысленно дав поджопника, а всех максималисток, поочередно с каждой кулуарно беседуя, заверил в своей любви и в их единственности…»
И все же Венедикт Ерофеев, скажем прямо, был сильно пьющим человеком. Как писал Генрих Сапгир в стихотворении «Очередь», посвященном Веничке Ерофееву:
На вопрос, пьет ли он, Венедикт Ерофеев отвечал:
– Попиваю, да, но ведь без всякой эскалации.
– И часто?
– Когда как. Другие – чаще… Но я – в отличие от них – без всякого фарсу и забубенности. Я – только когда печален…
По мнению Ольги Седаковой, Венин алкоголь был для него в своем роде возвышающей страстью. «Чувствовалось, что этот образ жизни – не тривиальное пьянство, а какая-то служба. Служба Кабаку? Мучения и труда в ней было несравненно больше, чем удовольствия. О таких присущих этому занятию удовольствиях, как «развеяться», «забыться», «упростить общение» – не говоря уже об удовольствии от вкуса алкогольного напитка (тому, кто хвалил вкус вина, Веня говорил: «Фу, пошляк!»), в этом случае и речи не шло. Я вообще не встречала более яростного врага любого общеизвестного «удовольствия», чем Веничка. Получать удовольствие, искать удовольствий – гаже вещи для него, наверное, не было. Должно быть плохо, «все должно идти медленно и неправильно, чтобы не загордился человек…» – как помнят читатели «Петушков»…»
Наталья Шмелькова, последняя подруга Венедикта Ерофеева, дает такую оценку: «…Вообще я его алкоголиком не считаю. Он не был этим болен. Тут сложнее. Это был как бы образ жизни. Алкоголь не был для него наркотиком, как для других: мозги затуманить, забыть и уснуть. Абсолютно нет. Он не любил тупого пьянства. Пили, беседовали, юмор. Терпеть не мог, когда физически пьянели, всегда свежая голова, свежие глаза. Говорил: ненавижу пьяниц».
Старый друг и собутыльник Венички Игорь Авдиев подтверждает: «Веня ненавидел просто пьяниц. Ненавидел опьяняющее скотство: нетвердость в ногах, жесты чересчур, слабость, когда ты, как трехмесячный младенец, плохо голову держишь, – это Веня прощал, но заплетающийся язык, нечеткость мыслей, стилистическую несуразность, советские идеолекты, безмозглость логики, мертвость пошлости – еще чего? Чего же еще! Сам Веня никогда не был, видимо, пьян. Он или затихал, как дерево в роще, но только, когда вся роща уже затихала, он затихал последним, как самое высокое дерево в роще, или, если роща вырубалась и
молола посюстороннюю чепуху, Веня становился трагичен, как Бранд в вышине. Веня не любил налитые бельма, бессмысленность взгляда…»
«Мне с вами не о чем пить» – коронная фраза Венедикта Ерофеева. По Веничке, пить – это значит общаться, разговаривать, мыслить, острить.
«В манере Пастернака: “Достать бы водку за шесть гривен”» (из записных книжек Венедикта Ерофеева).
В книге «Москва-Петушки» можно вычитать любые рецепты алкашей того советского славного периода. Знаменитый «Сучий потрох» (рецепт изготовления: пиво «Жигулевское» – 100 г, шампунь «Садко – богатый гость» – 30 г, резоль для очистки волос от перхоти – 70 г, клей БФ – 12 г). А еще спиртовые коктейли: «Слеза комсомолки», «Поцелуй тети Клавы», «Дух Женевы»…
«Нулевые, боевые, пенсионные…»-это первое десятилетие XXI века. Конец лихих 90-х и строительство новой России. Остатки демократии и свободы, но уже тоталитарный накат, цензура, многочисленные запреты и табу. И в этих условиях автор книги, пенсионер по статусу, продолжал биться на всех фронтах СМИ: книги, газеты, журналы, Радио, ТВ, творческие вечера и презентации новых книг. И всё это на фоне плохого самочувствия, нездоровья. Заработанные деньги шли на зарубежные поездки: Франция, Австрия, Италия и т. д. Жизнь бурлила и клокотала.
Новая книга Юрия Безелянского посвящена знаменитым западноевропейским и американским писателям. По существу — это своеобразная литературная мини-энциклопедия, написанная живым разговорным языком, с цитатами из произведений писателей и подробностями их личной жизни. Книга предельно информативна, познавательна и рассчитана на широкий круг читателей.
Эта книга продолжает тему предыдущей книги Юрия Безелянского "99 имен Серебряного века". Она посвящена русской классической литературе (от Сумарокова до Надсона) и советской литературе (от Пильняка до Высоцкого). Представлены, разумеется, не все авторы XIX-XX веков, но все же присутствуют многие: Пушкин, Тютчев, Белинский, Герцен, Гоголь, Салтыков-Щедрин... Вересаев, Грин, Катаев, Хармс, Галич, Шаламов, Рубцов... Книга написана в своеобразной манере эссе-биографий. Особо выделена тема "Художник и власть", показывающая, на каком историческом фоне и в каких социальных условиях создавались лучшие произведения русской и советской литературы.
90-е годы – время крушения СССР как советской империи и становления новой России как демократического государства. Ломка советского уклада жизни, стереотипов, отношений, исчезновение цензуры, время гласности, новых идей и возможностей. Новая реальность, в которую не все могли вписаться. Не одна судьба сломалась в те годы. В книге подробно, шаг за шагом, рассказано, как автор вписался в крутые виражи и превратился из безвестного журналиста в популярное медиа-лицо. Занимаясь историей, вызвал календарный бум и был назван «изобретателем Нового времени».
Перед вами не совсем обычная книга. Это и своего рода историческое исследование, и прихотливая эссеистка, и своеобразная антология высказываний… Но все посвящено основной теме: Россия, русский народ, его менталитет и характер.
Эта книга продолжает серию писателя Юрия Безелянского о знаменитых писателях России. В жанре мини-ЖЗЛ представлены прозаики и поэты XX века, от Максима Горького до Сергея Довлатова. В компактных эссе-биографиях прослеживается не только судьба творцов, но и отражается панорама противоречивого и трагического XX века, «века-волкодава», как назвал его Мандельштам. Книга насыщена различными фактами и деталями, информационно и эмоционально. Рассчитана на широкий круг читателей, на тех, кто любит Россию и русскую литературу.
Имя этого человека давно стало нарицательным. На протяжении вот уже двух тысячелетий меценатами называют тех людей, которые бескорыстно и щедро помогают талантливым поэтам, писателям, художникам, архитекторам, скульпторам, музыкантам. Благодаря их доброте и заботе создаются гениальные произведения литературы и искусства. Но, говоря о таких людях, мы чаще всего забываем о человеке, давшем им свое имя, — Гае Цильнии Меценате, жившем в Древнем Риме в I веке до н. э. и бывшем соратником императора Октавиана Августа и покровителем величайших римских поэтов Горация, Вергилия, Проперция.
Имя Юрия Полякова известно сегодня всем. Если любите читать, вы непременно читали его книги, если вы театрал — смотрели нашумевшие спектакли по его пьесам, если взыскуете справедливости — не могли пропустить его статей и выступлений на популярных ток-шоу, а если ищете развлечений или, напротив, предпочитаете диван перед телевизором — наверняка смотрели экранизации его повестей и романов.В этой книге впервые подробно рассказано о некоторых обстоятельствах его жизни и истории создания известных каждому произведений «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Апофегей», «Козленок в молоке», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Любовь в эпоху перемен» и др.Биография писателя — это прежде всего его книги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.