Страсти и другие рассказы - [92]

— Он что же, всю жизнь так и проработал портным? — спросил стекольщик Залман.

— Всю жизнь.

— А дочерей он замуж выдал?

— А вы как думали? У евреев монастырей нет.

На протяжении всего рассказа Леви-Ицхака Меир-Евнух то и дело взмахивал руками, как бы порываясь что-то сказать. Его желтые глаза смеялись. Потом он уронил голову на грудь и, казалось, задремал, потом снова выпрямился, обхватил пальцами голый подбородок и произнес:

— Как бродячий торговец узнал дорогу в Святую Землю? Наверное, спрашивал у встречных. По-видимому, он побывал в Турции и Египте. А как он добывал деньги на пропитание? Скорее всего, попрошайничал. Евреи-то всюду есть. А где ночевал? По всей видимости, в каких-нибудь ночлежках. А в теплых странах можно спать прямо на земле. Что касается портного Ионатана, наверное, он с детства жаждал знаний, а сила воли — великая вещь. Даже есть такая пословица: «Сила воли создает гения». Если бездельничаешь, годы утекают сквозь пальцы, а если занимаешься с утра до ночи, впитываешь все, как губка. Он правильно сделал, что отказался от дома реб Зекеле, ибо сказано, что наживаться за счет Торы — грех. А он еще и доброе дело сотворил, проявив милосердие и странноприимство. И Лейб Белкес, и Ионатан были людьми простыми, хоть и не совсем, конечно. Но порой и великие люди делаются как одержимые. Недаром говорят: в величии всегда есть толика безумия.

В Бечове жил каббалист рабби Мендл. Среди его предков была знаменитая Одель, танцевавшая с хасидами. Она, конечно, не касалась их руками, Боже упаси! Она обматывала ладони платком, и хасиды держались за платок. Если бы рабби Мендл захотел, у него могло быть множество последователей, но он не любил многолюдства. Даже в самые великие праздники в его доме учения молились лишь несколько десятков человек. Его жена умерла совсем молодой, не оставив рабби наследника. Из попыток снова женить рабби ничего не вышло. Когда ему напоминали о заповеди «плодитесь и размножайтесь», он отвечал: «В Геенне меня ждет столько ударов, что еще парочка уже не имеет значения. Да и что это мы все так боимся Геенны? Коль скоро и она творение Всемогущего, стало быть, это тот же рай, только замаскированный». Да простит меня рабби Мендл, он был своеобразный праведник, но духом высокий, что бы там ни говорили. А сплетен о нем ходило немало, да только ему было все равно. Случалось, что он обрушивался и на самого Создателя. Однажды рабби пел псалмы и, дойдя до места «Живущий на небесах посмеется», воскликнул: «Он посмеется, а я сокрушен!» Когда недруги рабби узнали об этом святотатстве, они едва не добились его отлучения от синагоги. Последователи Баал Шема[14] не верят в пост. Хасидизм исповедует радость, а не печаль. Однако рабби Мендл не отказывал себе в удовольствии попоститься. Сначала он постился только по понедельникам и четвергам. Потом начал поститься с шабата до шабата. Кроме того, он принимал ледяные ванны. Тело он называл врагом и говорил: «Никто не заповедовал ублажать врага. Убивать его, конечно, тоже нельзя, но кто сказал, что его нужно баловать марципанами?» Все его друзья-старики со временем умерли. Те, кто были помоложе, перешли в другие общины. У рабби Мендла осталось лишь около тридцати — сорока последователей да несколько нахлебников, живших у него круглый год и питавшихся из общего котла. Старый служка, глухой, как тетерев, каждый день варил овсянку. А одна женщина собирала для них по домам картошку, муку, гречку и прочее.

Наступили времена, когда даже на Рош Хашана в доме учения собиралось от силы человек двадцать. На следующий год на Йом-Кипур молящихся было уже только десять, включая самого рабби, служку и нахлебников. Стоя на возвышении, рабби Мендл прочитал все молитвы, пропел Кол-Нидре, утреннюю, вечернюю и полуденную молитвы. Когда кончились молитвы, было уже поздно, и рабби благословил новую луну. Служка принес черствого хлеба, куриный бульон и селедку. Зубов не осталось уже ни у кого, желудки съежились от постоянного недоедания. Рабби Мендл был самым старым, но осанка у него была прямая и голос сильный, как у молодого. Рабби сидел во главе стола и вещал: «Те, кто гоняются за наслаждениями сей временной жизни, понятия не имеют, что такое настоящее наслаждение. Они полагают, что счастье — в питии, обжорстве, распутстве и деньгах. А ведь нет большей радости в жизни, чем служба на Йом-Кипур. И тело чисто, и душа чиста! Молитва — вот подлинное счастье! Говорят: сколько в грехах ни кайся, румяней не станешь. Ложь! Когда я исповедую свои грехи, я здоровею. Если бы у меня было право голоса на небесах, я бы каждый день объявил Йом-Кипуром».

Сказав это, рабби поднялся и воскликнул: «Пусть на небесах у меня нет права голоса, но в моей синагоге есть! Отныне все дни, кроме субботы и праздников, будут Йом-Кипуром!» Когда жители поселка услышали о том, что задумал рабби, они просто не знали, что и делать. Ученые и старейшины прибежали к рабби Мендлу и обвинили его в нарушении Закона. А рабби заявил, что он делает это не для того, чтобы угодить Всевышнему, а из чисто эгоистических соображений. «Если меня там накажут, — сказал он, — что ж, пускай. Зато на земле я поживу в свое удовольствие». Рабби приказал служке: «Зажги свечи! Я буду петь Кол-Нидре!» Он взбежал на возвышение и запел. Меня там не было, но очевидцы рассказывали, что так красиво Кол-Нидре не пели, наверное, с тех пор, как мир стоит. Весь Бечов сбежался. Решили, что рабби Мендл сошел с ума. Но кто бы осмелился стащить его с возвышения? Рабби в белых одеждах и талесе стоял на возвышении и пел: «Да простятся нам согрешения наши» и «Да будут услышаны молитвы наши». Голос у него был сильный, как у льва, и пел он так чудесно, что вскоре все страхи рассеялись. Рабби прожил еще два с половиной года, и все это время длился Йом-Кипур.