Странствия с моим гуру - [9]

Знаю, через минуту я буду ругать себя, ведь после холодного напитка воздух покажется мне еще горячее, а то, что я жадно вылакал, выступит через кожу каплями пота. Пот будет струиться по загривку, щекотать спину, щипать глаза, скатившись с бровей, и даст о себе знать соленым привкусом в уголках рта.

Но сейчас самая приятная минута, короткие тропические сумерки. Голоса сикхов, играющих на выжженной траве в бадминтон, стали тише. Умолкли крики продавцов мороженого, «очень холодного, с доставкой на дом», и только привратник — чокидар — торгуется с продавцами ковров, подъехавшими на бричке с полотняным верхом. Сквозь сетку в окне я вижу мальчиков с длинными, как у девочек, волосами, вижу мячик в венце из перьев, посланный ракеткой в небо, и стайки зеленых попугаев, возвращающихся к дынным деревьям на ночлег.

Мне хорошо. Остываю. Сердце перестало колотиться. Я — частица мира, ждущая ночи. Стихает шум, множество всяких дел позади, на душе у меня светлеет. Теперь я могу предаться размышлениям, уносясь далеко от этого дома, от стены, увешанной гневными непальскими масками, от города, который сейчас погружается в грезы. Я уношусь в небо, незабываемое небо над Дели, с великолепной сменой серебряных тонов и багрянца, безоблачное, чистое и необъятное. Еще не слышно пронзительного звона цикад. Вокруг восхитительно тихо.

Вдруг показалась смуглая рука, державшая мокрую тряпку, и круговыми движениями стала протирать каменный пол. Из-за кресла по-лягушачьи выполз наш уборщик. Я не знаю, сидел ли он там, притаившись, все время или пробрался только сейчас, воспользовавшись минутой моей задумчивости. Хлопая сандалиями, он подполз к тахте. Долго смотрел на меня, демонстрируя свою заботу о порядке, а потом с мольбою сложил ладони и произнес гортанным голосом:

— Саб, я не разбойник! Я не дакойта!

Он беспомощно крутил бритой головой. С темени ему на ухо спадала скрученная прядь волос, за которую Шива должен вытянуть его после смерти из пучины.

Уборщик не знал английского, а я не знал урду — его родного языка. Поэтому мне нужен был переводчик. В разговорах, если это не были простые распоряжения, которые он понимал по жестам, нашим посредником был повар Делу.

— Саб, саб, — твердил уборщик, показывая в сторону кухни, — Делу плохой человек, очень плохой.

Услыхав в коридоре энергичные шаги моей жены, он съежился и, машинально протирая пол, на корточках потащился в угол.

Жена ворвалась вместе с волной горячего воздуха, высокая, с грозной морщинкой меж бровей.

— Прошу тебя, не ложись сейчас… Ты должен навести порядок. Sweeper бросился сегодня на повара, свалил его с велосипеда и ударил по голове… Повар просит, чтобы мы его прогнали, и даже привел с рынка нового уборщика…

— Ширвени смирный недотепа, должно быть, повар здорово допек его, если он так оживился.

— Тогда я прошу тебя, уволь обоих, и пусть хоть когда-нибудь в доме наступит покой.

— А разве этого нельзя сделать завтра?

— Нет. Ты уходишь на работу — и ничто тебя не касается. А я целыми днями должна терпеть их ссоры. Уже неделя, как они ругаются, а работа стоит. Ну, вставай же…

Понимая, что отсрочки мне не выторговать, я велел уборщику привести повара, а сам с отчаянной энергией стал натягивать брюки. И сразу же сделался мокрым.

— Скажи, что между ними произошло?

— Откуда я могу знать? Для того ты и мужчина, чтобы в этом разобраться.

Я тяжело вздохнул. Конечно, бывают в жизни минуты, когда надо быть мужчиной.

Они уже стояли у стены. Высокий худой повар в рубашке, выпущенной на белые закатанные штаны, бритый уборщик, глядящий исподлобья, и шустрый паренек, слуга австралийцев, которого я позвал в качестве переводчика.

— Саб, — прочувствованно начал Делу, и его глаза наполнились слезами, — этот бандит напал на меня, избил и сломал мне два ребра…

Он приподнял рубаху, выпятил живот, измазанный фиолетовым дезинфекционным раствором, и показал грудь, заклеенную крест-накрест широкой лентой пластыря.

— Но ведь ты сам нашел его и даже утверждал, что он твой родственник?

— Я ошибся, саб. Это дакойта. Саб, ты нам отец и мать, будь справедлив и выгони его.

— За что же он избил тебя?

— Он сломал мне два ребра. Если я пожалуюсь в полицию, то его посадят в тюрьму. Он не хочет отдать мне деньги…

— Откуда ты знаешь, что у тебя сломаны ребра?

— Так сказал санитар, который делал мне перевязку. Он даже дал мне справку для суда на английском…

— Покажи-ка…

— Она пока осталась у него. Он хочет за нее пять рупий, а зачем я буду ему платить? Если саб отругает уборщика, то он и без полиции отдаст мне деньги…

— Сколько он тебе должен?

— Много, сто двадцать пять рупий.

Шустрый мальчик все время шепотом переводил наш разговор уборщику, который то и дело срывался с места, готовый разразиться потоком слов, но мальчик удерживал его, хватая за рукав.

Моя жена в это время вязала, давая тем самым понять, что вся эта история ее совершенно не касается.

— Ну, Ширвени, почему ты не отдаешь деньги Делу?

— Саб, я уже дал ему сорок пять рупий… А ему все мало. У меня семья в селе, им тоже надо на хлеб.

— Если ты брал взаймы, то должен отдать.

— Я брал взаймы? Это он у меня брал. Я знаю, место тут хорошее, работы немного, но я должен посылать деньги семье. А он все у меня забирает. Говорит: «Еда есть, так что же ты огорчаешься?»