Странствия с моим гуру - [51]

Заметив мою усмешку, он быстро добавил:

— Нет, нет. Хотя потом молодожены и останутся наедине, деликатность не позволяет прикасаться к жене по меньшей мере три ночи. Тела должны освоиться, познакомиться, стать друзьями сна и мечты… У вас, в Европе, все это настолько просто, что имеет характер почти насилия… У нас возлюбленная вступает на ложе супруга девушкой, ее следует уважать.

— Итак, она встревожена и безоружна. Ибо, что она знает о ночи, которая ее ждет?

— Теоретически все. У нас в вопросах пола нет показной добродетели европейцев. Она знает из изображений на святынях, из поэм о небожителях и героях, из откровений подруг, которые раньше ее вышли замуж. Достаточно тебе прочесть одну главу из «Кама Сутры», чтобы ты убедился, что, несмотря на ваше хвастовство и Ван дер Вальде, вы в этих делах вроде слепых котят…

— А жених? — спросил я, разыскивая место на циновке. — Это его первая ночь с женщиной?

— Несмотря на то что ему тоже полагается быть невинным, он наверняка посетил вместе с приятелями не одно местечко, где кроме художественного чтения, музыки и танцев, бывает и еще кое-что…

Только теперь я заметил моего шофера, который подавал мне отчаянные знаки. Он увидел, что мне подают клейкую кашицу, политую сверху кислым молоком, и уверенный, что никто здесь не понимает по-польски, гаркнул во весь голос:

— Тикай, пан советник, этой штукой фаршировали вавельского дракона. Жжет, как сто чертей! Я проглотил кусок, и до сих пор во рту все горит… Это, наверное, уже один раз было съедено….

Действительно угощение выглядело не слишком аппетитно. Мне подали на листе скользкие куски свеклы, щепотку пататов с желтым соусом и каплями кислого молока. Сервировка упрощала дело, никто не бил посуды, после еды лист выбрасывался прямо на улицу, где его с благоговением вылизывали взъерошенные псы. Опять-таки отпадала необходимость в мытье посуды. Гости не забирали с собой на память ножей и вилок, потому что все пользовались исключительно пальцами правой руки.

Я героически зачерпнул кашицу и, скривив лицо, проглотил ее. В горле пекло, но можно было выдержать. Нам подали тростниковый сироп с водой и лепестками розы.

— Бррр! — передернулся мой шофер. — Я чувствую, что меня доконали… Неужели у них тут нет воды, обычной воды из крана? Plain water, please[28],—клянчил он. — Ведь должна же тут быть вода, раз мы мыли руки…

Наконец нам подали в глиняных кружках немного воды с привкусом ржавчины. Чудесной воды. Я выпил ее одним глотком, и сразу же в горле запекло еще сильнее.

— Хватит этой радости, — просил шофер, с омерзением отставляя сосуд. — Пошли домой, все это не для нас. Свадьба без танцев, без девушек, которых можно было бы потискать, без капли водки — все не как у людей. Где же тут веселье? Дымят коровьим навозом, жарят масло, вместо того чтобы съесть его, и плачут. А жениху ни минутки не оставляют, чтобы он мог хоть поцеловаться с невестой… О пане, нет свадьбы лучше нашей. Как гости разгуляются, так тут уж не попадайся под руку: не танец, а вьюга… А послесвадебную ночь часто и бабки помнят. Рассказывают, как ночью к ним спьяну забирался какой-нибудь дружка, — растроганно вспоминал пан Янек.

Я спустился по лестнице, чтобы выбросить лист. Он тяжело шлепнулся на мостовую, и тотчас же псы начали грызться за остатки еды.

Молодые сидели неподвижно, вслушиваясь в заклинания священника.

— Я не покину тебя до самой смерти, — переводил мне Гуру, — У нас это обозначает гораздо больше. Готовность сопровождать и на последнем пути. Ты, наверное, знаешь, что у нас вдовы поднимаются на костер, в котором пылает тело умершего мужа. Где ты еще найдешь примеры такой любви и верности?

— А ты уверен, что ими руководит любовь, а не страх перед жизнью, которая их ожидает? Ужас перед всеобщим пренебрежением, перед изнурительной работой. И сознание, что она почти виновница его смерти, раз не уберегла мужа. Власть теперь переходит к жене первенца, которая наверняка даст понять, что отныне она госпожа в женской части дома. Гордость заставляет вдову выбирать священное самоубийство — сати. Я читал недавно об одном обряде. Толпа не допустила полицию, которая хотела спасти несчастную. Дело дошло до перестрелки… И все-таки женщина умерла от ожогов.

— Ее семью арестовали за то, что она согласилась на сати, — защищался Гуру.

— Арестовали ее старшего сына, так как он вылил на платье матери растопленное масло, чтобы она поскорее сгорела…

— И снова ты не должен расценивать этот факт по вашей, европейской мерке. Он верил, хотел, чтобы родители были вместе. Не забывай, что смерть нас не страшит.

Мы стояли в воротах, куда непрерывно входили люди, вешали измятые венки, вероятно поднятые с тротуара, и устремлялись на пиршество.

— Они тут впускают всех бродяг, — удивлялся Янек, — даже ухаживающих за прокаженными…

— Потому что неизвестно, не утратишь ли ты благословения, которым может одарить тебя самый бедный, отвергнутый тобой, — ответил ему Гуру. — Мне моя мать рассказывала, что на ее свадьбу не пригласили нищего факира, который обычно сидел в нише через несколько домов от нашего. Мать любила его и всегда что-нибудь бросала в его мисочку. Но на сей раз о нем забыли. И вот, когда в конце пира принесли подносы с бетелем и кусочками ореха, завернутыми в листья, вдруг оттуда стали вылезать десятки скорпионов. Ты знаешь, что это за гадость? Они расползались по столу, падали на пол… Гости бросились бежать. Тогда мать кинулась к факиру, низко поклонилась ему, смела пыль с его ступней и попросила о помощи. Он пришел и собрал всех скорпионов в медный сосуд. А потом остался, ел и пил вместе со всеми.