Странствия с моим гуру - [49]

— Сейчас я тоже зажгу огни, чтобы счастье пришло и в эти двери.

Чувствуя на плече прикосновение пальцев Марыси, я не был уверен, должен ли я возмутиться, услышав эти слова.

— Я действительно имела в виду наше индийское счастье, которое нужно заманить, как того требует местный обычай.

Едва я захлопнул дверцы машины и заботливо уложил хрустальную вазу, водитель-поляк пан Янек подмигнул мне.

— Ну, сегодня уж погуляем, пан советник… Я взял во флягу немного коньяка, — он хлопнул по карману своего пиджака, — для дезинфекции…

Виллы и дорожки были окаймлены золотыми язычками пламени, в воздухе струился запах горящего масла. Только мы выехали за Аджмирские ворота, как нас окружила праздничная толпа, неохотно расступавшаяся после продолжительного сигнала клаксона. Бесчисленные цветные лампочки, светильники, свечи блистали подобно звездам. Кругом гремела музыка, щебетали громкоговорители и трубы старинных граммофонов, гуськом двигались процессии игравших на пищалках людей. Парни несли на головах большие карбидные лампы, излучающие белое сияние, по стенам хороводом проносились тени, проваливаясь в окна магазинов и ниши, розовые и зеленые от света лампочек, обернутых кусочками цветной бумаги. Мы продвигались очень медленно. Кругом стоял шум, звенели песенки, ворчал бубен, руки прохожих выбивали разные ритмы на кузове нашей машины. Мы чувствовали, что безнадежно завязнем в этой праздничной толпе.

— Ничего не поделаешь, лучше уж свернуть в сторону и дальше идти пешком. Вы уж извините…

Только мы вышли из машины, как у нас под ногами грохнула петарда, и я чуть было не выронил вазу.

— Пан советник, папиросу, — угощал меня водитель, — а вот вам горсть хлопушек. Подожгите их и пускайте, им нужно отомстить!

С озорной усмешкой он швырнул в воздух пакет, рассыпающий искры. Раздался треск, напиравшая на нас толпа остановилась, закутанные в простыни фигуры бросились врассыпную, раздались аплодисменты. Те, кто перепугался больше всех, надрывались потом от хохота и хлопали ладонями по коленям. Теперь мы уже не были чужаками, поняли игру, и нас оставили в покое.

— Я! Я буду чокидаром! — упрашивали нас малыши.

Чтобы умиротворить их, я назначил четверых, каждый отвечал за одну сторону машины. Они были довольны, вчетвером им будет веселее.

Я шагал по узкой улочке, выложенной плитками. Представляю себе, как я выглядел, выступая в смокинге среди торговцев, мелких чиновников и обычных гуляк. Блеск ламп отливал на черном шелке бортов. Думаю, что если бы я встретил там самого себя, то наверняка бы прыснул со смеху.

Пахло ладаном и другими благовониями, дезинсекталем и горящим маслом.

— Я провожу вас! — подпрыгивая, звал нас маленький мальчик. Он зажигал и гасил фонарик. — Я знаю, где свадьба!

Мальчик спотыкался, налетал на прохожих, которые без гнева отстраняли его.

Но дом было видно уже издали. Он сиял огнями и гремел музыкой, были слышны жалобные причитания. Мы не опоздали. Как раз в это время приближался жених со своим кортежем. Он сидел на муле мышиной масти, убранном лентами. Глаза жениха были завязаны, на голове — остроконечная шапка, увешанная безделушками. Мула вели за повод два мальчика. На каждом перекрестке молодого спрашивали, куда теперь надо свернуть. Вслепую, руководимый только сердцем, он должен был попасть к невесте. Несчастный вертелся на жестком седле, его уже полдня возили по лабиринту улочек. Напрасно он пытался подкупить мальчиков, давая им монетки из кошелька, висевшего на поясе. Ребятишки охотно брали анны и тянули его дальше, они чувствовали себя главными действующими лицами и ни за что не позволили бы лишить себя удовольствия, которое доставляло им путешествие среди огней и зевак.

Я пробрался сквозь толпу и протиснулся во двор в момент встречи молодых. Влюбленного с трудом ссадили с мула, он качался, совершенно отупев от визгливой музыки, пищалок и бубнов, мальчишки тянули его за руки. Молодая в красной вуали, наброшенной на лицо, поддерживаемая родителями, медленно сходила по ступенькам ему навстречу. Вокруг прыгали мальчики с лампами на головах, мелькали тени, сверкали цветные шелка женщин, мерцали золотые браслеты и ожерелья и одуряюще пахло ладаном.

У жениха неожиданно сорвали с глаз повязку. Это был молодой человек с чистым, но уже слегка располневшим лицом. Ему, видимо, было не больше восемнадцати лет. Ослепленный светом, он хлопал ресницами, прищуривая глаза. Невеста сбросила с лица вуаль. Она оказалась не столь уж молодой. У нее было узкое хищное лицо с маленьким искривленным носом, и только глаза ее сияли, как драгоценные камни, из-под насурмленных век. Она жадно всматривалась в лицо любимого и шла, вытянув руки, чтобы надеть ему на шею венок из терпко пахнущих цветов лакового дерева. Положив на мгновение ладони на его плечи и не отрывая глаз от его лица, она вдруг расплакалась, и слезы потекли по ее щекам, прокладывая дорожки в пудре.

Но молодых уже разделили. Господин Кумар заметил мое появление и подвел меня к почтенным членам семьи, сидевшим на страже выставленных на всеобщее обозрение подарков. А охранять было что… Половину комнаты занимали разложенные на циновках и прямо на полу пестрые шелка для сари, наборы алюминиевой посуды, два радиоприемника, одеяла, электрические утюги, банки со специями, лампы, мешки с рисом… На маленьком столике мерцали драгоценности — золотые кольца с рубинами и изумрудами, которыми так знаменита Индия. Это было приданое невесты.